Сидевший за столом военврач третьего ранга — мужчина в возрасте лет тридцати, оторвавшись от лежащих перед ним бумаг, спросил меня несколько удивлённым голосом:
И куда же Вас ранило?
Я показал на левый бок:
Сюда попало, рассечение по касательной.
Ну раздевайтесь, посмотрим!
Следуя этому указанию, я снял шинель и обнажился до пояса, затем, подошёл к врачу и показал зашитую рану. Тот увидев шов, первым делом спросил:
Кто, когда зашивал?
Боец, сегодня около четырнадцати часов, сразу после боя, в полевых условиях.
Дезинфекции, получается, не было?
Иглу и нить смочили в водке и рану водкой полил.
Хм, — лекарь внимательно осмотрел рану, нажал сверху, снизу, и спросил, — А нитки, я смотрю обычные, хлопчато-бумажные?
Ну да, других не было.
На первый взгляд, неплохо получилось, но в любом случае, надо недельку полежать у нас, ещё может загноиться.
Далее он заполнил медицинскую карточку и ещё какие-то бумажки, отдал их мне и сказал:
Дальше по коридору, через два кабинета фельдшерская, там отдайте бумаги, Вам обработают рану и оформят. Можно не одеваться.
Взяв одежду в руки, я дошел до указанного мне кабинета, там меня продержали несколько дольше — обработали шов зелёнкой, наложили повязку, проверили на вшивость и определили в палату. Так что уже менее чем через час я лежал на кровати, застеленной свежим бельем. Лепота!
Хотя к моменту моего заселения в лазарет не было ещё и восьми часов вечера, я уснул практически мгновенно, стоило лишь моей голове коснуться подушки. На следующее утро меня разбудили перед самым завтраком, без четверти семь. Легкораненым полагалось питаться в столовой, причем из-за небольшой площади данного заведения прием пищи осуществлялся попалатно в строгой очередности. Обо всем этом поведал разбудивший меня шустрый паренёк, назвавшийся Васей Ивановым. Поэтому я, быстро умывшись, оделся и направился в столовую. Обитателям «лёгкой» палаты, была оставлена их повседневная униформа, в отличии от «тяжёлых», которым выдавались пижамы. Вот и мне пришлось натянуть на себя простреленную окровавленную гимнастёрку и в таком виде явиться в столовую. Впрочем, в обмундировании с аналогичными дефектами здесь щеголяло около трети находящихся на излечении бойцов. Остальные были больными или обмороженными. Завтрак состоял из манной каши на молоке и кружки сладкого чая, к которому прилагался кусок черного хлеба со сливочным маслом. Что же, на фоне моего до тошноты однообразного питания последних дней, всё выглядело довольно неплохо. Жаль только, что долго мне здесь пробыть не суждено.
