– Вы хорошо справились, – сказал он. – Понятие отрицательного героя или, в вашем случае, отрицательной героини не многие способны постичь интуитивно.
– Мне кажется интересным то, что про нее приятно читать. Несмотря на то, что она – человек непривлекательный, – сказала Грир. – Непривлекательность в последнее время вообще сильно заботит женщин, – добавила она с важным видом. Она недавно прочитала об этом статью в «Блумере», на который подписалась. Жалко, далеко не все в этом журнале было ей интересно, однако она пыталась думать о нем хорошо, ради Фейт.
– Видите ли, я написал целую монографию про отрицательных персонажей, – пояснил Малик. – И хотел бы дать вам ее почитать. – Он встал, провел пальцем по корешкам: они пощелкивали, будто тихий ксилофон. – Ну, где ты, персонаж? – спросил он. – Давай, покажи свое отрицательное лицо. А! Вот ты где. – Он выхватил с полки книгу и протянул ее Грир со словами: – По вашим работам – которые вы, судя по всему, действительно пишете сама, чего на свете не бывает, – я вижу, что у вас светлая голова. Вот и подумал: вам не повредит почитать побольше.
Но сам он был человеком неприятным, изо рта у него воняло луком, его стиль – как на письме, так и в преподавании – грешил усложненностью и герметичностью – да, не было в нем ничего привлекательного. И хотя иногда у него на занятиях Грир позволяла образам романов унести ее прочь, вскоре выяснялось, что унесло ее слишком далеко, прочь из литературных пределов, в места, с литературой не связанные. Она представляла себя в постели с Кори или думала, чем они с Хлоей и Зи займутся сегодня вечером.
Грир потом прочитала книгу Малика, потому что была из тех, кто считает: если тебе дали, прочесть обязательно. К сожалению, книга оказалась непроходимо-академичной и, пролистывая страницы с благодарностями, Грир не без досады отметила, что он благодарит свою жену Мелани «за то, что она согласилась отпечатать длинную рукопись своего безнадежно „безрукого“ мужа и ни разу не пожаловалась». К этому он добавил: «Мелани, ты – святая, и дар твоей любви приводит меня в трепет». Грир продралась сквозь книгу, раз уж пообещала это себе, впадая в скуку и злость над текстом, который отказывался раскрывать ей свой смысл. Она не знала, что потом сказать автору, в итоге не сказала ничего, что, впрочем, проблемой не стало, поскольку вернуть книгу он так и не попросил.
Грир в последнее время часто виделась с Зи и Хлоей, а еще – с Кельвином Ангом, ударником из семьи корейцев-иммигрантов, который жил этажом выше, а также с его соседом по комнате, которого звали Кот – так его из лучших чувств нарекли родители, потому что это было первое слово, которое он произнес. Кот был крупный, симпатичный и очень эмоциональный, носил теплую куртку и часто повторял: «Ребята, я вас обожаю», после чего норовил от избытка чувств облапить очередную приятельницу. Они вместе ходили на вечеринки, хотя в студклуб больше не совались. Передвигались вместе, как детишки в общем костюме верблюда. Гуляли по заснеженным окрестностям, ездили на автобусе в Вашингтон участвовать в митинге против изменений климата, отправляли друг другу ссылки на всякие статьи, посвященные охране окружающей среды, участию США во всяких бесконечных войнах, насилию над женщинами и нарушению репродуктивных прав.
