Вошедшие быстро расселись в первом ряду, а потом ректорша, плотно втиснутая в цветастое платье, встала за кафедру и восторженно приветствовала гостью, прижав ладонь к сердцу. Наконец Фейт Фрэнк поднялась на ноги. Ей было шестьдесят три, и она выглядела очень внушительно в темном шерстяном платье, облегавшем ее долгий крепкий торс; разумеется, были на ней и замшевые сапожки. В данном случае – светло-серые, хотя у нее и по сей день была коллекция сапожек самых разных цветов, которые повествовали всем и каждому о том, что когда-то она была сногсшибательна, неотразима – и такой же, вероятно, осталась. На пальцах обеих рук виднелось по несколько крупных колец: витое серебро и блестящие камни. На лице – ни тени смущения или беспокойства, при том что она опоздала на собственную лекцию.
Первым делом она улыбнулась всем сразу и произнесла:
– Спасибо, что пришли несмотря на снегопад. Это особенно радует.
Ее приятный горловой голос звучал необычно и притягательно. Она несколько секунд помолчала – будто прямо на ходу придумывала, что бы такое сказать. Конспекта у нее не было. Видимо, станет говорить «из головы» – для Грир такое было немыслимо, поскольку вся ее насыщенная академическая жизнь до сих пор была обильно уснащена папочками, цветными разделителями и маркерами, из-за чего все ее учебные материалы приобретали цвета двух разных видов лимонада: канареечного или розового.
В Макопи у Грир не было знакомых, хоть чем-то похожих на Фейт Фрэнк. Уж точно на нее не походили и ее неряшливые бестолковые родители. Кори за свою недолгую жизнь в Принстоне успел повидать людей, которые много путешествовали и которым довелось общаться с персонами видными и светскими. Но в жизни Грир никого такого не было. Если честно, она даже не задумывалась о том, что такое бывает.
– Просто взрыв мозга, – призналась она на следующий день Кори.
Фейт произнесла с кафедры:
– Каждый раз выступая в колледжах, я встречаю молодых женщин, которые говорят: «Я не феминистка, но…» Они имеют в виду: «Я не считаю себя феминисткой, но хочу, чтобы мне платили столько же, сколько и мужчинам, хочу равноправных отношений с мужчинами и, разумеется, хочу равных прав на сексуальное удовольствие. Я хочу жить хорошо и по справедливости. Я не хочу, чтобы мне мешало то, что я – женщина».
Позднее Грир поняла, что слова, которые произносила Фейт, были лишь частью общего впечатления, но на деле суть к ним не сводилась. Важно было, что произносила их именно она, вкладывая в них веский смысл, подавая их всем присутствовавшим с особым чувством.
