Когда Элизабет открыла глаза, комнату заливал свет; во рту у нее ощущался соленый привкус; она не шелохнулась. В ее воспаленных веках, в слабом биении в висках прорывалось страдание, но еще притупленное лихорадкой и сном. Если бы ей снова удалось заснуть до завтра, ничего не решать, не думать. Сколько времени она может оставаться в таком милосердном оцепенении? Притвориться мертвой, лечь на спину; но даже для того, чтобы сомкнуть веки и ничего не видеть, требовалось усилие; она плотнее завернулась в теплые простыни и снова соскользнула в забвение, когда раздался звонок.
Она вскочила с постели, сердце ее бешено заколотилось. Неужели это Клод? Что она ему скажет? Она бросила взгляд в зеркало, вид у нее был не слишком изможденный, но не было времени выбирать поведение. На мгновение у нее появилось желание не открывать. Он подумает, что она умерла или исчезла, он испугается; она прислушалась. Дыхания по ту сторону двери не было слышно. Возможно, он уже медленно повернул назад; он спускался по лестнице, она останется одна, пробудившаяся и одна. Она бросилась к двери и открыла ее. Это был Гимьо.
– Я помешал, – с улыбкой сказал он.
– Нет, входите, – отвечала Элизабет. Она с каким-то ужасом взглянула на него. – Который теперь час?
– Думаю, полдень, вы спали?
– Да, – сказала Элизабет, набросив одеяла. Она похлопала по кровати. Несмотря ни на что, лучше, чтобы здесь кто-нибудь был. – Дайте мне сигарету, – сказала она, – и присаживайтесь.
Он раздражал ее, разгуливая, словно кот, среди мебели. Он любил играть своим телом; походка его была скользящей и мягкой, движения грациозными, и он этим злоупотреблял.
– Я мимоходом, я не хочу вам мешать, – сказал он. Своей улыбкой он тоже злоупотреблял, тонкая улыбка сужала ему глаза. – Жаль, что вчера вечером вы не смогли прийти. Мы пили шампанское до пяти часов утра. Мои друзья говорили, что я произвел большое впечатление. Что думает господин Лабрус?
– Что это было очень хорошо, – сказала Элизабет.
– Похоже, со мной хотел бы познакомиться Розланд. Он нашел мою голову весьма интересной. Скоро он будет ставить новую пьесу.
– Вы полагаете, он претендует на вашу голову? – спросила Элизабет. Розланд не скрывал своих нравов.
Одну за другой Гимьо погладил свои влажные губы. Его губы, его глаза текучей голубизны, все его лицо напоминало промокшую весну.
– Разве моя голова неинтересна? – кокетливо спросил он. Педик вкупе с альфонсом, вот что такое Гимьо.
