– Сколько народа, – сказала Франсуаза. Все табуреты у стойки бара были уже заняты; она выбрала столик немного в стороне.
– Я выпью виски, – сказала Элизабет.
– Два виски, – сказала Франсуаза. – А вы?
– То же, что вы, – сказала Ксавьер.
– Три раза виски, – сказала Франсуаза.
Запах спиртного и дыма напоминал ей молодость; ей всегда нравились ритмы джаза, желтые огни и кишение ночных кафе. Как легко быть довольной, живя в мире, заключавшем одновременно руины Дельф, лысые горы Прованса и это человеческое изобилие! Она улыбнулась Ксавьер.
– Посмотрите на блондинку со вздернутым носом в баре: она живет в моем отеле; часами она бродит по коридорам в небесно-голубой ночной рубашке; я думаю, это чтобы завлечь негра, который живет надо мной.
– Она некрасивая, – заметила Ксавьер; глаза ее расширились. – А вот темноволосая женщина рядом с ней действительно красивая. Как она красива!
– Знаете, ее возлюбленный – чемпион по американской борьбе; они прогуливаются по кварталу, держась за мизинцы.
– О! – с упреком воскликнула Ксавьер.
– Я не виновата, – заметила Франсуаза.
Ксавьер поднялась: с многообещающей улыбкой подошли двое молодых людей.
– Нет, я не танцую, – сказала Франсуаза.
Поколебавшись, Элизабет тоже встала.
«Она ненавидит меня в эту минуту», – подумала Франсуаза. За соседним столиком немного яркая блондинка и очень молодой юноша нежно держались за руки; молодой мужчина с пылким видом говорил тихим голосом; женщина улыбалась с осторожностью так, чтобы ни одна морщинка не портила ее красивого блеклого лица; шлюшка из отеля танцевала с каким-то моряком, полузакрыв глаза, она тесно прижималась к нему; красивая брюнетка, сидя на табурете, с усталым видом поедала ломтики банана. Франсуаза с гордостью улыбнулась; каждый из этих мужчин, каждая из этих женщин находились здесь, занятые переживанием определенного момента своей маленькой личной истории, Ксавьер танцевала, Элизабет сотрясали приступы гнева и отчаяния. А я, безликая и свободная, нахожусь тут, в центре дансинга. Я созерцаю разом все эти жизни, все эти лица. Если я отвернусь от них, они тут же исчезнут, словно покинутый пейзаж.
Вернулась на свое место Элизабет.
– Знаешь, – сказала Франсуаза, – я сожалею, что это нельзя уладить.
– О! – отозвалась Элизабет. – Я прекрасно понимаю… – Лицо ее обмякло; она не могла долго предаваться гневу, по крайней мере – в присутствии людей.
– С Клодом у тебя сейчас не так все хорошо? – спросила Франсуаза.
