Осмотревшись, Генька увидел, что Петруха уже прополз через морковную гряду, забрался в кусты крыжовника, и только видны его торопливые, трясущиеся руки — они хватают ягоды. Крюк тоже осмелел. Пополз следом.
Обратно выбрались благополучно. Только Петька зацепился на заборе за гвоздь и располосовал правую штанину снизу до колена. Затем укрылись на берегу Камы за тарным складом и ели краденый крыжовник. Все страхи позабылись. Удачный поход прибавил храбрости.
— Не так уж и страшно это, — будто так, к слову, сказал Петька, вытаскивая из-под рубашки горсть крупных стекловидных ягод.
— А я тебе что говорил, цаца. Ты слушай Крюка. Мне еще не в таких переплетах приходилось бывать. Это что.
— Ах же ты, черт, — спохватился вдруг Петька, — ведь я ботинки забыл на свалке. Пойдем сходим, а? Вдвоем веселее. Пойдем, Генька.
— Отстань, рыжий, мне некогда. Давай покурим, и я пойду в город.
Петька от курева отказался и пошел один, хлопая порванной штаниной по голой ноге.
— Слышь, рыжий? Приходи завтра на Затонский, — крикнул вслед ему Генька и так же громко повторил свою просьбу. — Приходи — за яблоками пойдем.
— Катись колесом. Яблок я и без тебя достану.
Желая сократить путь до свалки, Петруха прошмыгнул через тарный склад и сразу вышел на Нижнюю улицу.
У каждых ворот на скамейках сумерничали старики и старухи. Над ними висела тишина долгого летнего вечера. Сверху из города, наверное, из городского сада, доплескивались мягкие звуки духового оркестра.
— Стой, прохвост, — словно собачонка из-под ворот, наскочил на Петьку старик Глыбин и схватил его сзади за ворот. От рубахи отлетело две или три пуговицы, и на землю посыпались недоеденные ягоды крыжовника.
— А вот вам, дорогие граждане, и мой крыжовник, — вопил над самым Петькиным ухом старик Глыбин. — Кровный мой. Ах ты, подорожник! Грабитель ты несчастный, — заливался он на всю улицу и тряс Петьку в великой злобе.
На крик его начали собираться люди. Подошел какой-то мужчина в широких флотских брюках, ловко подхваченных черным ремнем с медной начищенной пряжкой. Он посмотрел на Петьку, на его порванную одежонку и приказал Глыбину:
— Дед, ты пусти мальца. Твоего добра не убыло, если он съел у тебя горсть ягод. Ну!
— Граждане, — жалостливо запричитал Глыбин, — вот мой дом, и я вроде не хозяин его. Как же это, граждане? Сегодня этот варнак залез ко мне в огород, а завтра он оберет меня начисто.
— Какой разговор. Это пасынок Вигасовой, — тараторила седая жирная старуха, с тремя подбородками: — Какой разговор. Какой разговор. Это разбойник. Дай волю — по миру пустит. Какой разговор.
