— Петюшка, слышь, что я говорю? Вставай. Родная тетка к тебе приехала. Материна сестра. Вставай.
И вот стоит перед Зоей Яковлевной ее племянник. Умыт, причесан, в сером, испачканном чернилами, пиджачке, в залатанных штанах и сапогах из толстой кожи. У мальчика скуластое конопатое лицо и глубокие синие глаза, в которых прижилась какая-то недетская дума. «Ни дать, ни взять, маленький мужичок», — подумала Зоя Яковлевна.
— Здравствуй, Петя. Ты знаешь — кто я?
— Знаю. Рассказывала мама.
— Вот даже как, — воскликнула Зоя Яковлевна и улыбнулась. Мальчик понравился ей. Зато племяннику его тетка сразу не пришлась по душе. Худая, высокая, со старческими подглазницами, она почему-то напомнила Петьке бабку Степаниду.
— Ты садись, Петя, — продолжала с той же ласковой улыбкой Зоя Яковлевна. — Вот так. Ну, как ты учишься, Петя?
— Когда как.
Петька смотрел прямо и сурово в лицо тетки, а на вопросы ее отвечал быстро, будто заранее готовился к этому разговору.
— А я приехала, Петя, чтоб увезти тебя с собой, в город. Совсем. Я — родная тетка и хочу заменить тебе маму, свою сестру.
— Я не поеду.
— Это почему же, Петя, — смутилась Зоя Яковлевна, не ожидавшая от ребенка столь решительного отказа.
— Не поеду — и все.
— Странно, однако же.
Петька умолк. Тут у него школа, кругом друзья, лес, рыбная Крутиха — река, выезды в ночное, кузница, к которой он привязался. А там, в городе? Там все — неизвестность, и она, эта неизвестность, пугает мальчика.
— Так какое же наше решение? — слышит Петька, будто сквозь сон, вопрос Зои Яковлевны и поднимает глаза на дядю Зотея: в них великая мольба к доброму кузнецу, может, поймет он Петькино горе. А кузнец говорил:
— Ты, Петруха, давай не супротивься. Вот слушай, что говорит Зоя Яковлевна, да соглашайся. Потом спасибо ей скажешь. Ведь человеком будешь. Только подумать.
Петька сверкнул глазом на Зотея и выскочил из горницы.
— Нелегко ему, понять опять же надо, — качнул головой кузнец и повторил: — А мальчонка он славный.
А Петька ушел за колодец, лег там в пахучую ромашку, зарылся в нее лицом и, тяжело обиженный Зотеем, думал: «Вытолкнул. Пожалел куска хлеба. Вытолкнул. А еще говорил сколько раз: первостатейный кузнец из тебя, Петруха, выйдет. Врал, стало быть. В добрые входил. А тут все забыл. Поезжай. Спасибо скажешь. За что?»
В дорогу собирались на прежней квартире у Лидии Павловны. Петька был угрюм, вял. Ничто не согревало его, и впереди не было никаких надежд. Сама хозяйка помогла Зое Яковлевне уложить вещи, совала в ее дорожный чемодан только что вынутые из печи клюквенные пирожки и смахивала с темных глаз набегавшие слезы.
