Немного окрепнув, Пашино отправился в Петербург. Его миссии придавали внушительное значение, и именно там, в «высоких» кабинетах, будут принимать полный доклад разведчика.
Как и каждый год, мы пережили сорокадневный безветренный летний изнуряющий зной, который носил имя чилля. Слово так и переводилось с фарси — сорок дней. Период этот обычно захватывал часть лета с 25 июня по 3 августа, и в это время отмечается максимум летних температур. Днем люди и животные буквально подыхали от зноя, да и ночи не приносили особого облегчения. Положение спасала невысокая влажность, при которой подобную, выше сорока градусов по Цельсию, температуру переносились куда легче.
Верующие мусульмане, суфии, различные дервиши и прочий религиозный люд использовал это время для уединения, молитв, поста, философских бесед и чтения Корана. Путешествия останавливались. Работы в полях и садах замирали. Даже торговля, основной вид деятельности в Средней Азии, и та несколько сбавляла обороты.
Проживающие в городе русские переносили чилля куда хуже местных жителей. Самым лучшим средством справиться с ним выступали две вещи: прохладное темное помещение и зеленый чай.
Не знаю почему, но в нынешнем году чилля дался мне тяжелее, чем раньше. Возможно, все дело в том, что я немного устал. Устал от Средней Азии и Ташкента. Устал и захотел домой, к нормальной русской зиме, Масленице, березкам, росе на лугу, лесному озеру утром, когда стелется туман и начинают просыпаться птицы. Да и соскучился я что-то по родным, друзьям и Кате Крицкой.
Лето 1872 г. более ничем особенным не запомнилось. Служба моя продолжалась, хотя сейчас, под командованием полковника Ухтомского она перестала быть такой комфортной, как раньше. Князь частенько находил повод для критики в отношении моего четвертого эскадрона. То ему одно не нравилось, то другое, то третье. Его придирки не были слишком уж категоричными, временами он действительно оказывался прав, но в мою жизнь подобное отношение добавляло ложку дегтя.
Благодаря женам и сестрам боевых товарищей, у нас сложилась замечательная атмосфера. Клуб Александрийских гусар стал в Ташкенте местом узнаваемым, солидным. Балы и общественные мероприятия, организацию которых взяла на себя супруга Ухтомского, превратились в нашу визитную карточку. Мы часто устраивали пирушки и, взяв несколько пролеток, отправлялись с дамами за город на природу. Кто-то музицировал, Илья Самохвалов играл на гитаре и пел романсы, корнет Вепхо Джавахов, грузин по происхождению, слагал и читал дамам стихи, да и другие всячески старались внести какое-то разнообразие в нашу службу. В общем, жилось нам не так уж и плохо.
