А вот если бы и каждый эти все истины-правила усвоил - то откроются, мол, все людские пути, в том числе и в национальных раздорах. (С большой композиционной лёгкостью и не без изящества автор вскоре после крестин забрасывает своего героя на похороны еврейского родственника, заядлого старого коммуниста. Над красным гробом Лев Ильич смущённо крестится, дама гневно блеснула: "Как вам не стыдно!", а старый кладбищенский еврей, очень ярко обрисованный, обличает: "Мешумед! Отступник!", но охотно соглашается выпить с ним водки.)
Где ж, как не в XX веке, вопреки ожиданиям всех гуманистов, никак не угасли, а утвердились и обострились многие национальные чувствования. И особенно напряжены они у народов, перенесших крупные национальные катастрофы и в опасении повторного их налёта. Такое тревожное напряжение духа досталось и евреям, и русским. И требовательное пересечение этих силовых линий, столь характерное для московского образованного круга 70-80-х годов, нашло себе сгущённое выражение, вместилось в грудь световского героя. Остроте национальных - нет, только еврейско-русских - отношений, в романе уделено большое место, и многократными возвратами. В 1974-75-м это было ещё понову, в литературе эти остроколючие вопросы почти не были названы, здесь едва ли не впервые - и автор вложил весь объём полемики, какой только успел при завихрениях романа.
Тут - и о России, о русских, всё, что можно было услышать уже тогда. "Бог придумал Россию, чтоб человек однажды и навсегда такую гадость увидел - уж не позабудет! - до чего никакое животное не дойдёт". - "Не было мерзости, которая бы не расцвела в том богоносном народе". - "Вот она, Россия. Народ самого себя достоин и всего, что бы с ним ни сделали. По наследству это рабство передаётся". - Русской земли "похуже можно ли хоть что-то вообразить себе в самом буйном и фантастическом варианте?". - Россия - "большая кухня" коммунальной квартиры, "омерзительная, загаженная, провонявшаяся примусами помойка". - Да вот: отчего "Россия под татарами враз сникла, не просто дрогнула, - внутренне сдалась, хотя татары, пройдя её мечом и кровью, ушли к себе" (Лев Ильич пытается возразить именами князей, погибших за противление татарам); "рабская трусливая кровь"; "смириться внутренне, добровольно, ну не добровольно - из страха", но "забыв про реки крови, - низость, идти за подачкой?". (Л. И. добавляет: "А мы ещё перед евреями недоумеваем, современными, которые в немецкие печи шли как стадо".) Ну, а в революцию? "Церкви, православные святыни не просто ведь разрушены. Как это всё загажено, по камешкам растащили; в нужники проберёшься, увидишь - выложены чугунными плитами от паперти". (Согласен Л. И.: "в 17-м году в России Христа действительно предали".) - И от отъезжающих в эмиграцию евреев: "сколько мы тут семячек набросали" (в русских женщин), "еврейское бродило в этом перестоявшем, пошедшем плесенью тесте"; "вы по деревьям лазили, когда мы уже Библию записали и Храм построили"; "ещё носом будете пахать землю - отсюда до Тихого океана".
