На столе я оставил осколки разбитой миски. Я даже не успел ничего поставить на место.
На полу маниоковая мука смешалась с пылью, и, сколько я ни подметаю, не могу выковырять ее из трещин земляного пола.
У меня, конечно, не хватит смелости сказать, что курица разбила миску. Мама Тина мне не поверит. Я сам себя выдам.
Да, сегодня вечером меня ожидают большие неприятности.
Возвращаются Жеснер и Суман, сильно встревоженные.
— Нас выпорют, друзья, уж это как пить дать, — мы разорвали одежду, — говорит Жеснер.
— Утром все было так же, — возражает Тортилла, окинув взглядом лохмотья Жеснера.
— Ты что, слепая?! Сегодня утром не было этой большой дыры, и этот клок не был вырван. И с плеч не так все сваливалось.
— Ты погляди, как у меня разорвано на спине, — говорит Суман. — Это мазель[6] Романа постаралась, когда мы бежали по дороге. Она хотела обогнать меня, дернула, и вот что получилось.
А я-то!
Поглощенный переживаниями по поводу разбитой миски, я на себя не поглядел; я не заметил дыры на рубашке от ворота до самого низа. К тому же я испачкал рубашку, когда стоял на коленях в грязи.
— Пустяки! — восклицает Тортилла. — Вот у меня платье совсем было развалилось, а я не растерялась и связала его.
И правда, количество узлов на жалком рубище моей подруги явно возросло, но даже я понимаю, что тельце бедной Тортиллы только еще больше оголилось в результате ее стараний.
Мне тоже надо что-нибудь сделать. Хотя бы застирать рубашку.
— Да она не успеет высохнуть, — объясняет мне Тортилла. — Ты будешь весь мокрый к приходу мамы.
А это еще хуже.
Дыру тоже не спрячешь.
— Как же быть?
— Э-бе! Сделай ни́ку, — советует Жеснер, — сложи вместе все пальцы одной руки…
— Не поможет.
— Я уже пробовал делать нику как-то раз, чтобы мама Тина не заметила царапины у меня на коленке, — ничего не вышло: она ее не только заметила, но еще промыла соленой водой!
— Э-бе! Да, с никой тебе не повезло, — решает Тортилла. — Можно отвести глаза твоей бабушке. Сорви пригоршню сухой травы в саванне, навяжи на ней как можно больше узлов и держи в руках за спиной. Когда бабушка вернется, ты пойдешь навстречу и, прежде чем сказать «добрый вечер», бросишь траву. Вот посмотришь, она не станет тебя пороть. Отругать, конечно, отругает, но рука у нее на тебя не поднимется. Она будет «связана».
Грозящая нам опасность снова сблизила нас.
— Твоя рубашка не так сильно разорвана, как моя куртка, — утешает меня Поль. — Завтра твоя бабушка наденет тебе другую, а эту зашьет. А мне папа сказал, что, когда я разорву эту куртку, я буду ходить совсем голый.
