— Да я тут, неподалёку, мама.
— Ну, смотри, не пропадай.
Через десять минут я подошёл к одноэтажному дому. Окна его были закрыты глухими ставнями. Я поднялся на крыльцо и позвонил. Мне отворил дверь отчим Маргариты.
— А, здравствуйте, здравствуйте! — сказал он приветливо. — Слыхал о вас, слыхал! Заходите, раздевайтесь.
В переднюю вышла мать Маргариты.
— Заходите, заходите, прошу вас, — заговорила она, улыбаясь. — Маргарита давно ждёт вас.
Она провела меня через столовую, где на буфете искрилась красивая хрустальная посуда, ещё через какую-то полутёмную залу — в небольшую, уютную комнату.
— Маргариточка, к тебе гости!
Рита бросилась мне навстречу.
— А я-то тебя жду-жду… Ну, пойдём, я покажу тебе свои книжки…
— Вы потолкуйте, — сказала маргаритина мать, — а потом будем пить чай.
И она оставила нас вдвоём.
Красные тюлевые занавески прикрывали окна. На диване чинно сидели куклы и плюшевые медведи, с которыми, очевидно, Маргарита никак не могла расстаться. А на столе, в красивой деревянной рамке, стоял портрет молодого человека в военной форме — наверное, это был отец Маргариты.
Книг у Маргариты было великое множество: и «Том Сойер», и «Евгений Онегин», и «Тихий Дон», и «Охотники за микробами», и «Мёртвые души».
— Ну, как тебе у нас нравится?
— Очень, — сказал я. Мне действительно понравился этот славный дом. И комната была такая уютная. Маргарита показала мне свои рисунки. На одном листке была нарисована берёзовая роща. На другом — мохнатые ели в снегу, на ветвях сидели галки. На третьем — ваза с ромашками и васильками.
— Ты хорошо рисуешь, — сказал я.
— Я хочу быть художницей. Как ты думаешь, выйдет из меня художница?
— Обязательно!
— Ты думаешь? — Она схватила меня за руку. — Знаешь, я больше всего на свете хочу быть художницей. Это так хорошо, так интересно!.. Садись. Расскажи мне что-нибудь о себе, о море. Я никогда не видела моря… оно красивое, да? Очень, очень?
Мы сели на диван. Я стал рассказывать ей о том, как жил вместе с отцом на батарее, которая стояла на том самом месте, где воевали Нахимов и Корнилов, как я попал на корабль и спал в похожей на люльку брезентовой подвесной койке, как мы ходили в поход к румынским берегам и как меня ранило в ногу.
Она смотрела на меня широко раскрытыми серыми глазами.
— Какой ты счастливый, Ваня, — сказала она с восхищением, когда я перевёл дух. — Сколько ты видел…
— Нет, это ты счастливая, — возразил я. — У тебя много книг, и ты хорошо рисуешь. Ты будешь знаменитой художницей. Твои рисунки отправят в Москву на выставку. Вот к нам приезжал на флот один известный художник, он рисовал такие чудесные картины! Он наш корабль нарисовал. «Серьёзный в бою» — называется.
