Нет дома – не беда. «Мне тут классно», – говорил он о коммуналке. Нет семьи? «Моей семьей» назвал он картину, на которой изобразил себя, сидящего за столом с дворнягой Зоей и котом Носферату. Животные того же роста, что их хозяин. Именно Носферату был виноват в первом из трех его инфарктов. Приехал в гости Сергей Курехин, не закрыл дверь. Сбежавшего кота хозяин, его жена и гость искали до утра. Шалит сердце? Пусть его. Кайдановский был единственным преподавателем ВГИКа, курившим на лекциях, гости запомнили постоянный натюрморт в его доме: сигареты, корвалол, водка. Быт не мешал элегантности, возраст – дружбе с людьми рок-н-ролла. У него не было ничего и было все. Как спел в другие времена и по другому поводу Александр Галич: «И этого достаточно».
Николай Караченцов
(1944–2018)
По возрасту Караченцов еще «успевал» в шестидесятники. Но режиссерам советской «новой волны», сосредоточенным на современных конфликтах, была не нужна его психофизика и пластика универсального ярмарочного лицедея. Брутальность – в сочетании с эксцентрикой и самоиронией. Мальчишеская непосредственность – с непременным соблюдением дистанции между актером и персонажем.
Он подошел бы официозу на амплуа комсомольцев-добровольцев, но опять-таки неуловимо диссонировал с современностью. Был в равной степени чужд бескомпромиссной определенности 1960-х и нравственной амбивалентности 1970-х. Не герой своего времени, но и не антигерой. В лучшем случае – друг главного героя. Не Гамлет, но Лаэрт: его Караченцов сыграл в «Гамлете» (1974) в театральной постановке Тарковского. В общем, в кино «про жизнь» Караченцов почти не снимался: среди редких исключений – «полочный» фильм Бориса Фрумина «Ошибки юности» (1978), роли невинно жестокого Бусыгина в экранизации Виталием Мельниковым «Старшего сына» (1975) Вампилова и деревенского башибузука в фильме Геннадия Полоки «Одиножды один» (1974). Вопиющее свидетельство расхождения Караченцова с экранной «реальностью» – неутверждение его на роль шального лейтенанта-танкиста в фильме Анатолия Граника «Строгая мужская жизнь» (1977) по причине «отрицательного обаяния».
Что ж, не получается быть героем своего времени – можно стать героем времени не своего. Точнее говоря, героем, невозможным «здесь и сейчас», но о котором грезят современники, выходцем из чудесной страны, населенной дуэлянтами, мореплавателями, ковбоями, благородными жуликами и безобидными гангстерами. Семидесятые – интереснейшая, нерасшифрованная эпоха советского «общества потребления» и тотального эскапизма на экране и сцене. Марк Захаров первым осознал запросы времени – удивительным образом совпавшие с новой, рыночной кинополитикой государства, во многом роковой для советского кино – доверив (1974) Караченцову роль Тиля Уленшпигеля, голодранца-мятежника, шута-героя. Затем – тоже в театре – двойную роль вожака рейнджеров и самой Смерти в мюзикле по поэме Пабло Неруды «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» (1976). И наконец, главную роль всей жизни Караченцова – графа Резанова в мюзикле Алексея Рыбникова и Андрея Вознесенского «Юнона и Авось» (1981) – идеального любовника, о встрече и непременном расставании с которым мечтали миллионы девушек.
