И еще подумал капитан, что вот через пару дней приедет Малыхин в Зеленую Поляну, где живет его мать, Анна Савельевна. Какими же глазами посмотрит он в лицо этой старой русской женщины, какими словами станет объяснять свою неправедную и кривую жизнь?
Наверное, горько и обидно будет матери за своего младшего сына, нестерпимо за те слезы, которыми омыла она его мнимую гибель на фронте. Но, должно быть, в материнском сердце найдутся силы, чтобы простить его. Непутевый, изломанный страхом, с тяжким грузом запоздалого раскаяния, а все же сын... И нет ему больше места в жизни, как только на этой земле.
Наверное, она его простит, подумал капитан. Как простила его Родина.
В «Целинном» давали премьеру — цветной художественный фильм «Кыз-Жибек». Жильцы дома № 68 отправились в кинотеатр организованно, культпоходом. Пригласительные билеты дал им Кененбай Кожабеков из первой квартиры, артист.
Фильм держит зрителей в напряжении. Сшибаются в яростной сече всадники. Взлетают с озер лебеди, роняя с крыльев не воду, а гроздья бруснично-алой крови... В недобрые времена родилась в казахской степи поэма о Кыз-Жибек, шелковой девушке. Передавая из уст в уста легенду о ее любви к Тулегену, народ вплел в эту печальную повесть простую и мудрую мысль: не было и не могло быть согласия в степном краю, где сильный давил слабого и род шел против рода, где, пользуясь междоусобицей, налетали из-за горизонта орды свирепых джунгаров, неся смерть и разор.
Но битвы, погони, плач и стенания женщин в траурных одеяниях не так трогали жильцов дома № 68, как потрясал, ввергая в немое изумление, отец шелковой девушки — седобородый Сырлыбай.
Невзирая на сложный грим, они сразу узнали своего соседа из первой квартиры. Они видели, как Сырлыбай грузновато встает с кошмы, выходит из юрты в степь, садится в седло, — они глядели на экран и не верили своим глазам. Неужели это Кененбай, дядя Коля, как зовут его мальчишки во дворе? Неужели это он ходит по земле, ходит артист Кожабеков?!
...Его ударили в спину чем-то острым, не то шилом, не то бандитски заточенной отверткой. Четверо полупьяных недорослей на перекрестке. Слова, как комья грязи, брошенные в лицо: «Эй ты, шляпа, дай закурить!» И тени, стремительно исчезающие в зимних сумерках, когда он, теряя сознание, падал в снег... Их поймали и наказали примерно, о чем «Известия» писали в свое время. А было это в январе шестидесятого года.
Спустя год, весною, дом № 68 по улице Дзержинского открыто и шумно, с бешбармаком и пельменями, с баяном, пловом и лезгинками справлял новоселье.
