2.
Утром за завтраком Денисов обычно наскоро пробегал глазами заголовки свежей газеты и, сунув ее в карман, спешил в столовую. Потом у себя в кладовой, управившись с делами, аккуратно прочитывал весь номер.
Но сегодня, развернув газетные листы, он едва не вскрикнул. Ножом полоснул по сердцу заголовок: «Снова Рейнгард Гелен».
В небольшой заметке говорилось о том, что в ГДР опубликованы материалы, разоблачающие преступное прошлое шефа западногерманской секретной службы. Будучи начальником отдела «Иностранные армии Востока» в верховном командовании сухопутных сил вермахта, он, оказывается, входил в состав особого штаба СД, который ведал допросами и организацией расстрелов советских военнопленных солдат и офицеров.
Наверное, это показалось бы по меньшей мере странным, если бы стало известно, что скромнейший работник общепита в Алма-Ате внимательно следит за всеми появляющимися в печати сообщениями о карьере бывшего гитлеровского генерал-лейтенанта. «Человек без лица», «Наследник Канариса», «Серая рука»... Он мог бы с ходу рассказать о наиболее броских деталях биографии Гелена. О том, как тот сдался в плен американцам, передав им из рук в руки картотеку агентурной сети абвера, как ездил в США на встречу с руководителем ФБР Эдгаром Гувером, как стал заправлять секретной службой Западной Германии — «Бундеснахрихтендинст». И хотя после окончания войны Гелей старательно избегал фотообъективы, что и дало повод газетным репортером назвать его «человеком без лица», все же единственная четкая фотография, относящаяся к 1944 году, была опубликована, и Денисову показалось, что он вроде бы узнал этого остролицего немца.
С тех пор Денисов жил под двойным страхом. Он ни на секунду не сомневался в том, что рано или поздно советская контрразведка дознается о его связях с Вейцем. Но еще больше, чем неминуемое разоблачение, его пугало другое. А вдруг явится кто-нибудь оттуда, с чужой стороны, и спросит: «Вы — Виктор Завьялов?»
Судьба столкнула его с остролицым немцем в конце 1943 года, в кабинете коменданта лагеря для военнопленных под Перемышлем. Тогда он был не Денисовым и не Завьяловым. Он был Иваном Малыхиным, замордованным крестьянским пареньком в драной гимнастерке и деревянных бахилах. Пока попал под Перемышль, прошел с пяток лагерей, удивительно похожих друг на друга. Колючая проволока, сторожевые вышки, ощерившиеся дулами пулеметов, неживая, в камень сбитая тысячами ног земля. И люди как тени, с голодными, в смертельной тоске глазами.
