— Ну, хорош, потом пообщаетесь, — улыбающегося Васятку отодвинул протиснувшийся Фроська:
— Распускай, Валуй, сотню. Смотрю, раненые есть, их — до лазарету. Нехай лекари посмотрят. Остальным отдыхать до вечера. Потом сбор у Азовской стены — там Косой со своими будет. Ты, Валуйка, под его начало идёшь. Не против?
Атаман лениво пожал плечом:
— Да нет, чего против-то? Мы с Иваном турок и татар знатно били. И ещё побьём.
— Ну вот и добре. А ты пока давай в штаб. Отдыхать апосля будешь. Расскажешь, как сходили, да новые задания получишь. Там сейчас как раз все атаманы собралися.
— Это да, схожу. Только тут такое дело, дядя Фроська. Подмога с нами. Десятка три народу, мужиков да казаков. И бабы с ними. Этих-то куда?
— Из-за спин станичников наперёд выбрались несколько верхоконных, из которых Головатый сразу признал только обманчиво медлительного Пахома Лешика, атамана джанийцев, последних казаков, что в кубанских плавнях обитали. Его-то людей и ходил выручать Валуй со своей сотней. А теперь вот с собой привёл, все вызвались турка в крепости бить. Рядом с ним и другие джанийццы, из них разве что пару человек старшина видел раньше.
Недоверчиво прищурившись, Фроська подтянулся к Валую:
— Что за люди?
Валуй голоса не сдержал, услышали все:
— Знатные люди. Бились, жизни своей не жалеючи. Проверенные. Желают с нами турка лупить.
Казаки сотни дружно поддержали атамана. Гул пошёл по улице, словно народ на праздник какой собрался.
— Вот оно как… — протянул Головатый, а у самого уже улыбка до ушей. Как же, помочь пришла. Тем более из проверенных. — Ну, коли так, собирай усех новеньких и отправляй в казармы, что под крепостью. Там никто не живёт покамест. Нехай размещаются, а к вечеру мы им каши приволокем.
Валуй обернулся к пока ещё напряженным друзьям:
— Слыхали? Пахом, Герасим. Берите своих и баб. И к казармам.
Пахом крутанулся на коне, кивая народу, и пришлые казачки и мужики облегчённо выдохнули. Валуй понял: сомневались до последнего. Сразу загомонили на дальних телегах бабы, заржали понукаемые лошади. Где-то там Марфа. Одна из двух девчушек-подружек, что среди спасённых джанийцев уцелели. Ничего плохого горцы им не сделали, напротив, берегли, намереваясь подороже продать. Непорочные девы у них самый дорогой товар.
С первого взгляда приглянулись друг дружке. А потом, пока обратно шли, и вовсе сблизились, как родные стали. Лукин-старший очень скоро заметил: как только видел её, сердечко стучало чаще. Вздохнув, признался себе честно: втюрился. Первый раз, да сразу накрепко. Вот только атаманова доля не позволяла ему чувствовать себя с девушкой вольно.
