— Черт! Как же я замерз, — заскулил он. — Как, только живут, здесь эти чертовы славяне, — обращался он то ли ко мне, то ли к черной пустоте подвала. — Это же настоящий кошмар!
— Я герр обер-фельдфебель, тоже такого мнения. Камрады дивизиона озабочены тем, что у нас нет теплой униформы. Фюрер нам обещал!
— Фюрер студент и нам много чего обещал, — сказал обер-фельдфебель. — Мы еще два месяца назад должны были быть в Москве, — с иронией в голосе продолжил Краузе. — Если бы большевики не навалили нам в декабре под своей столицей, то сейчас, мы могли бы греться в их теплых квартирах, а не морозить свои яйца в этом чертовом захолустье.
Докурив, обер-фельдфебель выбил остатки табака, и спрятал трубку в карман шинели.
— Мне интересно Петерсен, почему тебя переводят, — спросил Краузе. — Это стало загадкой для всей батареи.
— Не могу знать? Я герр обер-фельдфебель, не ведаю планов наших командиров и не знаю, что у них на уме.
— Вот и я не ведаю, — ответил Краузе. — Ты сам, из каких мест будешь?
— Я герр обер — фельдфебель из Тюрингии.
— Из Тюрингии?! Какого черта?! Странно — как ты, оказался в нашей дивизии? Мы ведь из Ганновера.
— Случайность герр обер — фельдфебель — банальная случайность! Я же пошел на фронт из Дессау. Учился я в высшей школе «Баумхаус» на художника. Поэтому мне пришлось временно уехать из дома, чтобы поступить на учебу. А после призыва, меня направили в учебный батальон, который сформировали из студентов. После учебного батальона я очутился в Целле, на учебном центре, в восемьдесят третьей дивизии.
— Тюрингия! Тюрингия камрад — это сила! Слышал, у вас там сказочные места, — сказал Краузе, и глубоко вздохнул. — Мне студент, эта война как и тебе спутала все планы! Черт, бы побрал, эти советы с их морозами и нашего фюрера, который только и думает, как навалить Сталину огромную кучу! Мы второй месяц сидим здесь, вместо того, чтобы идти вперед на Москву. Надоело! Надоело сидеть в этом каменном подвале в пятистах километрах от русской столицы и ждать когда большевики нас всех повесят за яйца.
— Вы женаты?
— Жена и дочь остались в Ганновере, — угрюмо сказал обер — фельдфебель. — Хочешь, взглянуть на их фото?
Он достал из внутреннего кармана портмоне и протянул мне пожелтевшую фотографию.
— Ты Петерсен, даже не представить себе не можешь — я в вермахте по контракту с тридцать девятого года. С того самого дня, как сформировали нашу дивизию. Целых три года оторванных от цивильной жизни. Целых три года засунутых в глубокую задницу! Теперь по воле фюрера, мы должны сидеть здесь на краю света и ждать, когда «Иваны» соберутся с духом и заморят нас, как крыс.
