Мы отправляемся, и я, образно говоря, отпускаю поводья. Собаки бросаются в галоп, и мы мчимся по травянистой равнине со средней скоростью более двадцати километров в час и не делаем ни остановки на протяжении по меньшей мере трех часов. Я — на седьмом небе. Я даже и не надеялся, что мы сможем мчаться по степи так быстро и так легко. А я еще сомневался, покидать русло реки или нет!
Некоторые люди полагают, что местность в степи — однообразная и ничем не примечательная. Я тоже раньше так думал. В действительности все иначе. Это бескрайнее море травы, и, если смотреть на перемещающуюся линию горизонта на дальнем краю видимой части, убеждаешься, что Земля и в самом деле круглая. Все вокруг радует глаз сказочным пейзажем, раскрывая свою красоту в течение дня таким разнообразием красок, что начинает казаться, будто их число безгранично. Это философское пространство, в котором погружаешься в среду, где нет почти ничего, чтобы наполнить сердце глубокими чувствами.
Я путешествую по этому морю, как моряк путешествует по морю настоящему, — от одного объекта на карте к другому. Я покинул русло реки и через несколько сотен километров подъеду к горам и лесу.
Мы мчимся вперед, и удовольствие, которое собаки получают от бега, очаровывает меня до такой степени, что, когда мы встречаем всадника или видим вдалеке какую-нибудь юрту, я — хотя это и невежливо — не останавливаюсь, а всего лишь дружески машу рукой. Мне хочется подарить собакам этот стремительный бег, в котором они так нуждаются. Перед нами сейчас прямолинейный и скоростной участок пути — такой, какой обожают марафонцы и какой мы заслужили. Очень заслужили.
Несмотря на ужасный ветер, который частенько «приглаживает» степь, трава тянется вверх над тоненьким слоем снега, поскольку ее стебли, как в одной из басен Лафонтена, «сконструированы» так, чтобы сгибаться, но не ломаться.
Ветер — великая опасность в степи. Казе — бог ветра. Его боятся и уважают. Мне не хотелось бы, чтобы он настиг в степи меня и моих собак. Мне не хотелось бы, чтобы он налетел на нас на этой открытой местности, в которой нет ни одного овражка и вообще ничего такого, где можно было бы укрыться. Если такое произойдет, нам придется попытаться побыстрее найти какую-нибудь юрту, сконструированную так, чтобы ветер обтекал ее корпус, — юрту круглую и низкую, способную устоять даже при самых сильных порывах ветра.
Но пока что погода идеальная. Ярко светит солнце. Хороший морозный день. Безветренный день. Мы мчимся вперед. Более ста двадцати километров за день почти без каких-либо затруднений, если не считать нескольких каменистых участков. Собаки наслаждаются так же, как и я. Я не устаю любоваться великолепием этих бескрайних просторов, на которых обитают дикие газели и где мы время от времени видим табуны лошадей, пасущихся на воле под ненавязчивым присмотром пастухов. Табуны эти, завидев нас, скачут навстречу, чтобы получше рассмотреть потенциального врага, каким мы для них являемся, и бросить нам вызов в скорости бега. Жеребец-производитель, мчась впереди, ведет за собой свой гарем. Эта группа лошадей скачет некоторое время рядом, бросая на нас оценивающие взгляды, а затем сворачивает в сторону. Собаки мало-помалу привыкают к таким — довольно частым — «визитам» и начинают воспринимать все это как игру, охотно соперничая в скорости с лошадьми, скачущими галопом.
