Перейдя на шаг, я с сожалением констатирую, что расстояния от одного поворота реки до другого кажутся бесконечно огромными. Складывается впечатление, что я не иду, а топчусь на месте.
Полозья оставили на голом льду более-менее заметные следы. На некоторых участках, судя по следам, сани ударяли сзади Дарка и Вольфа — собак, стоящих самыми последними, — и заставляли их бежать еще быстрее, тогда как, чтобы не упасть на такой скользкой поверхности, следовало бы, наоборот, уменьшить скорость. Обычно, используя тормоз и регулируя скорость, я позволяю собакам сохранять более-менее устойчивое равновесие на льду. Теперь же ситуация другая: мои бедные собаки похожи на пассажиров автобуса, в котором нет водителя!
Я шагаю в течение доброго получаса, когда вдруг до меня доносятся хотя и приглушенные, но хорошо знакомые звуки — лай Дарка! Я узнал бы этот лай из тысячи других. Мне иногда даже кажется, что я в своей жизни только тем и занимаюсь, что прошу его замолчать. Однако сейчас его лай кажется моим ушам самым мелодичным из звуков!
Я бросаюсь бежать вперед, всматриваюсь в кустистую растительность, из которой доносится лай, и позади нее замечаю коров. Именно они привлекли внимание моих собак, пробудив в них охотничий инстинкт, и тем самым волей-неволей положили конец моей нелепой погоне за собственными собаками. Надеюсь, с ними ничего плохого не случилось…
Я поскальзываюсь на бегу и падаю на спину. К счастью, одежда смягчает удар о твердый как бетон лед. Я встаю и, слегка прихрамывая, продолжаю двигаться вперед. Лай становится более громким. Когда я наконец захожу в кусты, то вижу там сбившихся в кучу и запутавшихся в постромках собак. Я бросаюсь от одной собаки к другой, чувствуя невыразимое волнение и едва не обливаясь слезами…
— Мои собачки! Мои маленькие собачки!
С ними все в порядке, хотя некоторые очень сильно запутались в постромках. Они так рады меня видеть, что прижимаются ко мне, покусывают меня, пытаются, помогая себе когтями, удержать меня рядом, лижут меня. Наклоняясь над ними, я распутываю постромки и навожу в упряжке порядок.
— Мой Мивук! Мой Юник!
Я веду себя так, будто не виделся с ними несколько дней. Они, несомненно, чувствуют мою взволнованность, усиленную огромной тревогой из-за того, что я действительно мог утратить их при трагических обстоятельствах навсегда. Бюрка смотрит на меня с огорченным видом — так, будто именно она виновата в том, что только что произошло, что ей не удалось помешать остальным собакам броситься преследовать коров. Я вижу по следам на льду реки, что коровы находились там, когда появились мои собаки, и что собаки стали преследовать бросившихся наутек коров через растительность, тянущуюся полосой по берегу реки.
