Везение сыграло большую роль в научной жизни Гершензона: ему повезло познакомиться (через «Комиссию по организации народного чтения») с Орловой, как ранее, в 1900 году, посчастливилось познакомиться с Н.А. Тучковой-Огаревой и получить доступ к ее архиву, его материалы легли в основу подготовленного им двухтомного собрания стихотворений Н.П. Огарева, они же стали источником значительной части материалов известных «Русских Пропилей», в память о которых названа С.Я. Левит выходящая с конца теперь уже прошлого века новая серия «Российских Пропилей», в которой и издана переписка Михаила Осиповича, – старомодный жест почтения к предшественникам, память о которых делает осмысленным наше сегодняшнее существование.
Но если роль везения трудно умалить в делах Гершензона, то более чем уместно вспомнить знаменитую реплику Суворова: «Везение да везение. Мой бог, да когда-нибудь надобно и умение» – Гершензон не только неутомимо разыскивал все новые архивные богатства, неоцененные или недоступные предшественникам, но и обладал поистине великим даром возвращать найденное к жизни, делать подробности прошлого не только интересными своим современникам, но и открывать в них глубокий, несиюминутный смысл. Последнее нередко входило в конфликт с тем, что сами современники считали нужным «здесь и сейчас», так, П.Е. Щёголев, в то время редактор «Былого», писал Гершензону 25.III.1906 по поводу статьи последнего о Чаадаеве: «в настоящий […] момент кажется неудобным подчеркивать, что есть нечто высшее, чем временное, политическое» (стр. 403) – и он же затем искал сочувствия у Гершензона, делясь с последним после выхода «Вех», что многое из им ранее написанного не соответствовало его собственному понимаю, сказано вопреки себе. Вряд ли таким признанием можно было снискать расположение Гершензона, тот был человеком увлекающимся, страстным, но всегда – насколько это вообще в силах человека – искренним в своих словах и поступках. Он умел показать сложность другого, потому что видел ее во всяком, к которому обращал свой взгляд и потому, ссорясь и мирясь, неизменно признавал, что разводящее с другим или даже неприемлемое в нем соседствует с тем, что заслуживает почтения или любви: он сумел показать в людях недавнего прошлого – в декабристах, Герцене и Огареве, славянофилах – их многоплановость; политические бойцы, герои или злодеи, представали не только и даже не столько представителями тех или иных политических позиций, а людьми мыслящими и чувствующими, сложно устроенными и работающими над собой. Пожалуй, большинство персонажей, целенаправленно привлекавших внимание Гершензона, объединяется именно последней чертой – «работой над собой», выстроенностью – с высшим ее результатом, новой, подлинной естественностью.
