Дик | страница 22
От крыльца навстречу мне бросились три собаки, облаяли меня, но, видя, что я не обращаю на них никакого внимания, умолкли и вернулись на свои места. Я же поднялся на крыльцо и, пройдя по узкому коридору, нашел нужную мне дверь.
Я был хорошо знаком с портным, он шил мне и раньше, и у него была даже записана моя мерка, но для верности — а вдруг я поправился или, наоборот, похудел — он снял размеры заново и сказал, что брюки будут готовы через три дня. Меня это устраивало, и я пообещал прийти за ними без опоздания. Мы поговорили о том о сем, и я собрался восвояси. Портной вышел вместе со мной на крыльцо, и тут мы встали покурить.
Погода в тот день стояла на редкость тихая, нет-нет да и проглядывало солнце, и тогда снега вокруг искрились таким блеском, что становилось больно глазам. Мы стояли и не спеша курили. Портной, найдя в моем лице внимательного слушателя, говорил о своих делах и заботах, жаловался, что не может нигде купить приличной саржи на подкладки, а еще хуже обстоят дела с бортовкой и волосом; я для пущей важности кивал головой и поддакивал, как вдруг за углом дома, где помещались всякие хозяйственные постройки, громко загремела цепь и послышалось собачье поскуливание.
Собака на цепи? Такое на острове было не в обычае, собаки здесь разгуливали вольно и привязывались только летом, когда каюры собирали их всех вместе на летних квартирах, где обучался молодняк и заготавливалась рыба на зиму. Тогда, чтобы не было грызни, собак сажали на цепь; сейчас же такая мера могла быть вызвана лишь исключительными обстоятельствами.
Все это я отметил про себя машинально, еще не подозревая ни о чем. Лишь поинтересовался у портного, кому это и зачем понадобилось держать собаку на цепи.
— Да кому, Ваське Голохвастову, нашему бульдозеристу. Еще в феврале привел откуда-то собаку и держит. Каждый день лается с ней, — ответил портной, не замечая невольного каламбура. — Не признает его собака-то. Уж он и так к ней, и эдак, а она ни в какую.
Бог ты мой, подумал я, неужели?!
Озадачив портного, я кубарем скатился с крыльца и побежал к сараям. Завернул за угол и чуть не закричал от радости: возле конуры, отощавший, неухоженный, стоял Дик. Должно быть, он узнал мой голос и, натянув цепь в струнку, рвался из ошейника.
Портной ничего не понимал, однако спустился с крыльца и подошел ко мне.
— Дик, Дикуша! — позвал я.
Поняв, что не обознался, Дик так рванул цепь, что конура стронулась с места, и Дик поволок ее за собой, как салазки.
