Но численное превосходство было на стороне наших противников, и казалось, что оно-то и решит дело, однако у собак, как и у людей, во всех схватках верх одерживает стойкость. С каким бы ожесточением ни шла драка, всегда наступает момент, когда одна из сторон дрогнет. И часто та, которая численно больше и, стало быть, сильнее, но у которой тем не менее не хватило стойкости. Растерянность в таких случаях действует как импульс цепной реакции: стоит дрогнуть одному и паника охватывает всех.
Так случилось и в тот памятный день. Обескураженные неистовым сопротивлением Дика, собаки начали разбегаться, и через минуту на поле боя осталась только одна из них. Она бы тоже была рада-радешенька показать тылы, но это от нее уже не зависело: навалившись на собаку всей тяжестью, Дик держал ее за горло, по-бульдожьи жуя челюстями. Осатаневший, он мог задушить собаку, и я бросился спасать ее.
— Хватит, Дик! Отпусти!
Но Дик, как будто и не слыша меня, не ослаблял хватки.
— Кому говорят, Дик!
Бесполезно! Слова не доходили до разъяренного пса. Он с такой силой трепал несчастную собаку, что у той голова моталась из стороны в сторону и, казалось, вот-вот отвалится. Тогда я попытался силой оттащить Дика от полузадушенной жертвы. Хоть бы что! Дик не собирался разжимать челюсти. Уже разозлившись, я, как на бревно, наступил ногой на собаку, а руками что есть мочи рванул Дика за шиворот. Только это и помогло: кожа на шее собаки буквально затрещала, но она освободилась и кинулась прочь, поджав хвост и подвывая от боли и страха. Давясь шерстью, забившей всю пасть, Дик злобно смотрел ей вслед и старался вырваться из моих объятий, но я держал его крепко. В конце концов он успокоился и принялся зализывать раны.
А зализывать было что: правая передняя лапа у Дика была прокушена, бока в разных местах кровоточили, но хуже всего было с левым ухом: разорванное, оно висело, как тряпка. Идти в Козыревский, когда Дик в таком состоянии, я уже не мог, надо было возвращаться домой и оказать Дику первую помощь.
В поселке я сразу пошел к Кулакову и показал ему Дика. Объяснил, в какую историю влипли.
— Это мура, — сказал Кулаков, осмотрев лапу и бока Дика. — Через неделю все засохнет. А вот ухо… Может так и остаться висеть. Промывай марганцовкой каждый день, чтоб не гноилось. А лапу не завязывай, он ее и без тебя залижет.
Замечание Кулакова насчет уха меня расстроило. Я не представлял себе Дика с висячим ухом. Вся собачья красота пропадет. Конечно, есть немало собак, у которых уши висят от природы, у тех же сеттеров, но ведь Дик-то не сеттер. В нем есть что-то волчье, и вот на тебе — ухо… А может, обойдется? Разве не может ошибиться даже такой дока, как Кулаков?..
