Очевидно, что Рославлев понимал: получить Люсю, которая пока его «не целиком», можно только при стечении ряда обстоятельств, одним из которых должны стать либо отказ Ольги от арестованного мужа, либо его гибель в концлагере. Но не менее очевидным для Всеволода Юрьевича должен был стать и другой вывод: Люся сделалась его любовницей, чтобы помочь мужу. Теоретически, конечно, можно предположить, что их сближение случилось еще раньше, но тогда нам придется признать, что Люся бросилась в объятия незнакомого ей человека сразу по приезде в Москву, а это, как ни крути, маловероятно. А когда? Неясно. В ее ответах, которые, увы, не сохранились, но логика которых прочитывается по следующим письмам Рославлева, Ольга Федоровна настойчиво просит любовника помогать ее мужу — передачами и теми же заявлениями в ЧК о невиновности. Да, она использовала очарованного ею военного. Использовала не ради себя, а ради мужа, которого, судя по всему, очень любила. Наверное, по-своему, но любила.
Влюбленный же в нее Рославлев мучился:
«Любить теперь могу только девушку как Вы — юно-красивую в чистых, изящных очертаниях лица и тела, обаятельную как Вы, духом, чувствами, складом ума и души и той женственной нежностью, что теплым, ласкающим светом лучится в Ваших глазах, улыбках, голосе, движениях.
Лучик, я гибну от тоски, от беспредельной любви, поклонения и самоотвержения…
Вы волшебница, Вы художник, Вы красочная чуткость!»
Мучился, но был молод, постепенно залечивал раны временем, другими занятиями и новыми знакомствами. Проходит всего несколько дней, и тон его писем едва начинает меняться на отчетный, причем иногда по самым неожиданным поводам. Так, уже 31 января в половине четвертого дня он сообщает возлюбленной: «3–4 часа пил чай с девушкой из Пскова, представлял Лучика». Как именно он ее представлял и чем это кончилось в случае с неизвестной псковитянкой с чаем, Рославлев не пояснил. 1 февраля Всеволод Юрьевич в очередной раз признался в любви Лучику, но одновременно отчитался о передаче вещей, махорки и сахара ее мужу. И так — еще более трех недель. Переписка эта — адская мука и для любовника, и для любовницы, и, возможно, для мужа, который непрерывно передавал из Бутырки записки с благодарностями Рославлеву и просил сообщать своей жене, как он — ее муж — ее любит. Копий этих записок, из содержания одной из которых Наталья Рославец и узнала, что Голубовский и Рославлев не были ранее знакомы, в деле набралось семь листов…
