— Удивительное время. Все учатся. Такая тяга к знаниям, — поделился Клямин своими наблюдениями. — Я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что и мадам Борисовская учится.
— Я уже выучилась! — крикнула из коридора мадам. «Слушает, старая калоша», — подумал Клямин и огорчился:
хмель слабел, надо было наверстывать. Еще полчаса — и он окончательно потеряет кайф… Что за жизнь? Со своей же водкой — и нельзя нормально напиться. Ну и люди! А может быть, дерябнуть без приглашения? Нет. Еще действительно подумают, что босяк. Клямин поднялся и подошел к карте.
— Мне тоже довелось побывать кое-где, — произнес он, с трудом скрывая досаду.
— Где же вы были? — деликатно поинтересовался Борисовский.
— В Японии. В Мексике.
— И что там хорошего? В Мексике.
«Не верит». Клямин сложил руки на спине под пиджаком и стал похож на серую птицу с оттопыренным хвостом.
— Могу рассказать…
— А может, вначале примем? Для разгона, — перебил сосед.
Клямин испытующе посмотрел на него, сглотнул слюну, перевел взгляд на суетливую старушку, которая, видимо, только набирала темп.
— Нет, пожалуй, подождем. Мы ведь не в переулке. Успеем. Старушка подняла на сына черные глаза:
— Стыдись, Семен. Что о тебе скажут соседи? У тебя горит, ты не можешь чуточку подождать, пока сварится картошка?
— Сварится картошка? — сдерживая стон, переспросил Клямин и улыбнулся слабой улыбкой.
Додик добавил из-за ширмы:
— Правда, папа. Даже стыдно.
Семен Борисовский покорно развел руками.
— Так чем вам понравилась Мексика?
— Ну как?.. Например, в Мексике растет дерево, сок которого пьют вместо вина, — вяло проговорил Клямин. — Не помню, как называется. Сам пил.
— Агава, — подсказал из-за ширмы Додик.
— Мальчик читает энциклопедию, — пояснил Борисовский, словно извиняясь за бестактность сына.
— Больше там ничего нет интересного? — съязвила старушенция.
— Есть. Коррида. Бой быков. Могу рассказать, — накачивал себя Клямин.
— Садитесь за стол, — разрешила мадам Борисовская.
Это была семейная квартира, окутанная некой тайной. Попадая в такую квартиру, холостяки испытывают необъяснимое напряжение. Сердце тревожит чувство потери. При этом одни напускают на себя равнодушие, другие — цинизм. Но в какой-то миг в их глазах прорывается тоскливая зависть. Правда, в глазах тех, кто уже испытал все радости семейной жизни, такая зависть прорывается реже. Но Клямин был кадровым холостяком. И тем не менее в семейных домах он держался молодцом. Вот и сейчас… Клямин пил, закусывал, рассказывал о корриде. Для убедительности он выскакивал из-за стола и показывал, как шествуют матадоры и пикадоры, открывая парад квадрильи. Изображал ликование толпы и важного президента корриды… Когда он принялся изображать быка, Додик высунул из-за ширмы свое длинное лицо, делавшее его похожим на маленькую лошадку. Агатовые глаза его не скрывали изумления.
