В голосе Антонины звучало презрение. И в то же время ликование: вот, знает она цену этим прохвостам-мужчинам, и никто ее за нос не проведет…
— А сама камень на памятник за тысячу километров везешь! — сказал Клямин.
— Он единственный был настоящим мужчиной. Я тебе уже сказала. Один!
— Да что он сделал такого настоящего? — запалялся Клямин. — «Настоящий, настоящий»… Что у него…
— Дурак ты, Антон, — тихо сказала Антонина. — И мысли у тебя дурацкие. — Помолчав, она улыбнулась хмельно, отчего ее грубое лицо помолодело, чернота глаз смягчилась, посветлела. — Если вспоминать об этом… Женщина от него радость получала настоящую. Как женщина.
— Хок! Невидаль! Да хоть без выходных.
— Помолчи, Антон… Он был лесничим. Знаешь, что это такое? — Антонина умолкла и, вздохнув, добавила: — Лоси у него брали еду из рук. Выходили из лесу и брали. Сама видела. Это знаешь… Зверь к плохому не подойдет…
Клямин едва сдерживал смех. Антонина это чувствовала и откровенно злилась.
— От тебя, Антон, лось еду не возьмет. И кошка не возьмет. Да ты и не дашь… Вон сколько торговался со мной, чтобы камень подвезти.
— Ладно, ладно, — благодушно осадил ее Клямин.
— Это главное, Антон… Он был добрым. Дело не в том, что он жалел меня, что никогда на других баб глаз не поднял. Настоящий мужчина может к женщинам слабость иметь, я допускаю… Но добр он был действительно как настоящий мужчина. Женщина все может простить, кроме жадности… Но он был добрый в другом смысле, в человеческом…
Клямин с удивлением вслушивался в то, что говорила лупоглазая. Казалось, это был другой человек. И голос у нее звучал по-иному, и слова она произносила, будто читала вслух книгу. Но для себя. Словно никого не было рядом.
— Он всем помогал, чем мог, — продолжала Антонина, — последним делился с чужим, посторонним человеком. И с братьями своими, и с сестрами. И с детьми ихними. Иногда я ругала его. Что ты, говорю, Тимофей, они же совсем ленью обросли, все на тебя надеются. А он мне и отвечает: «Ты, Антонина, радости не знаешь. В доброте она, радость. Что мне с того, что добро во мне? Оно же мертвое — лежит себе, не дышит. Или деньги, к примеру. Так, бумага. А погляди, какая помощь им…» Вот каким был мой Тимофей. Не то что твой друг-приятель. Родную дочь отшивает. Так и сгниет один, в мусорной куче.
— Блаженный он у тебя был, — проворчал Клямин. Машина пошла на спуск, а дорога сузилась. Надо было смотреть в оба.
— Кто блаженный? — осеклась Антонина.
