— Мадам! — закричал Клямин. — Я не клумба! Человек разговаривает по делу, а ему на голову льют воду.
В окне показалась женщина средних лет.
— Ваши дела стоят две копейки, — вступила она в разговор. — Отскочьте, я за себя не ручаюсь. У меня полный чайник, вы станете мокрым, как цуцик.
Клямин едва отпрянул в сторону, как об асфальт ударили рваные струйки воды. И брызги густым горохом облепили обшлага его брюк.
— Мадам! Вы целитесь в цветы — попадаете на брюки. Так я вам дам урок, мадам. Вы не пожалеете.
Клямин порыскал глазами, поднял довольно крупный кусок кирпича и, размахнувшись, метнул в балконную дверь.
Звон разбитого стекла расплескался по сонной будничной улице.
Женщина от неожиданности онемела, но в следующее мгновение заорала, срываясь на визг:
— Люди! Он чуть не убил мене!
Улица безмолвствовала. Из-под перекладины ворот выглянула чумная собачонка и тотчас залилась тоненьким добросовестным лаем.
Клямин спокойно, не увеличивая шага, достиг угла.
— Босяк! — орала вслед женщина. — Идут холода. Ты сделал в доме сквозняк! Люди! О-о-их… Все попрятались… Какой телефон у милиции?!
Он притормозил у гастронома, размещавшегося в доме по улице имени писателя Т. Драйзера. В этом заведении у Клямина был свой человек. У Клямина во многих магазинах были свои люди.
Клямин хотел пройти к директору через торговый зал, но там стояла такая давка, что развел бы руками даже участковый милиционер Федосюк, а Федосюк редко когда разводил руками. Давали сосиски. Последние полгода на городском комбинате встал на ремонт сосисочный цех, и сосиски стали остродефицитным товаром.
Пришлось идти со служебного входа.
Во дворе, у окна, похожего на бойницу противотанкового дота, принимали бутылки. Очередь была небольшая — человек двадцать. Крепкие ребята с мешками, набитыми стеклотарой, стояли как часовые. Бабка с двумя бутылками из-под масла зорко следила, чтобы никто не просочился без очереди. Мужчина с помятой физиономией…
Женщина в комбинезоне с оттопыренными карманами… Последним скучал пляжный сводник Макеев. У его ног высились два туристских рюкзака, из которых ружейными стволами торчали пустые бутылки. Заметив Клямина, старик отвернулся носом к стене, пытаясь остаться незамеченным.
Клямин приблизился к Макееву, провел ладонью по его утлой спине, обтянутой рыжим пиджаком:
— Что, дед, как дружба народов? Наводишь мосты? Одобряю. Лишь бы не было войны.
Макеев дернулся спиной, сбрасывая руку Клямина:
— За собой смотли. Тозе холос гусь. Я хотя бы безвледен.
