— Врет он все, твой батюшка. А жаль. Был бы Бог — легче б умиралось.
— Почему же врет? — вдруг обиделся Клямин. — Верит он.
— Ладно, пусть верит в своего Бога. А я верю в тебя, Антон, — примирительно подхватил Николаев. — Ты человек крепкий. Знаешь где что… Я, Антон, душеприказную составил. Добра у меня немного, но все равно на дороге не валяется. Схорони меня честь по чести. При твоей прыти можно и памятник соорудить нестыдный. Денег там хватит, а лишние возьми себе, распоряжайся…
С тех пор как умерла жена Николаева, старик крепко сдал. Бывало, мотался по всему участку, гонял взашей халтурщиков-сантехников, плотников, дворников, налаживал контакты с жильцами, которые могли хоть чем-то помочь в текущем ремонте. А после смерти жены старика точно подменили. Днем он сидел в конторе, а ночью — во дворе. И никакого замечания никому. Притих Николаев. Если с кем он еще и поддерживал вольный разговор, так это с Антоном Кляминым. В свое время Клямин частенько выручал стариков — то продукты завезет, то лекарств дефицитных достанет. И Николаевы платили ему добром, особенно хозяйка: и постирает, и обед приготовит. Они жили дверь в дверь через площадку. Прошлым летом, когда Антон заболел пневмонией, старики его на ноги подняли — в больнице дежурили возле него…
— Ты, дед, повремени с этим делом. Некогда мне сейчас. Живи. Куда торопиться? Успеешь еще, належишься.
— Поимей в виду сказанное. А, Антон? Завещание менять не стану. И не на кого…
Последняя фраза старика застала Клямина уже в подъезде. Лифт на ночь отключали и на металлическую дверь вешали замок.
Впрочем, Клямин редко пользовался лифтом.
По чисто подметенным ступенькам, подрагивая от ночного воздуха, сползали неверные, приглушенные звуки скрипки. На втором этаже, прямо под кляминской квартирой, жила семья Борисовских, и младший Борисовский, Додик, по ночам боролся за свое счастливое будущее. Летом скрипка молчала — Борисовские уезжали в Коктебель. А первого сентября Додик брал скрипку в руки и не выпускал ее до очередных каникул. Борисовские не доставляли Клямину неудобств. Даже когда у них потек потолок, они не стали на Клямина жаловаться в товарищеский суд. Клямин это ценил и относился к пассажам Додика терпеливо.
Напротив лифта липли к стене соты почтовых ящиков. Клямин уже прошел было мимо, но внезапно обратил внимание на то, что круглые глазницы его ящика как бы подернуты изнутри бельмом.
«Чепуха какая-то, — подумал Клямин. — И ключа с собой нет».
