, вошел в дом Батоки и скоро стал его правой рукой — главным муртазаком. И теперь весь аул в их руках. А кто ослушается, жди беды…
Пред глазами Кани встают высокий, здоровенный Кабанбек и маленький, кругленький мурза Батока, старшина аула. Что они теперь сделают с ее сыном? О всемогущий аллах, не дай надругаться этим злодеям над ее мальчиком!
Кани опускается на коврик из козьей шкуры и начинает молиться.
А тем временем Бекболат вошел во двор мурзы, огороженный высоким каменным забором. Справа стоял дом самого мурзы Батоки — на фундаменте, под железной крышей, с подвалом, где хранятся айран, буза, различные копчения.
Слева — дом его зятя Кабанбека. Поменьше, крытый черепицей, с простым низким крыльцом.
В глубине двора расположились различные службы — амбары, сараи, кладовые, навесы. А еще дальше — скотные дворы, кошара, загон для животных.
Когда Бекболат вошел во двор, мурза Батока сидел на крыльце и курил длинную трубку. Тотчас же из дома вышел Кабанбек. Без черкески, в одной рубашке с засученными рукавами, он был воплощение грозы.
— Ну что, негодяй, пришел? — крикнул Кабанбек, играя плетью. — Где табун?.. Кто пригнал его в загон? А если бы… а если бы… — Муртазак задохнулся от гнева, — если бы абреки увели, заарканили Жирена, что тогда?.. А кто будет платить за вытоптанную кукурузу, а? — Кабанбек широко расставил ноги, вскинул плеть. — А ну поди сюда, собачий сын!
Бекболат секунду-другую стоял в замешательстве. Потом твердым шагом направился к Кабанбеку.
Подошел, остановился.
Кабанбек, держа в правой руке плеть, левой разглаживал усы, ждал. Он полагал, что во дворе старшины аула парень повинно опустит голову. А может быть, и будет слезно просить прощения. Но тот смотрел дерзко и вызывающе, как и там, на пастбище Эгиз-тюбе.
— Ах ты шакалий сын! — взорвался Кабанбек.
И плетка со свистом опустилась на спину паренька.
Будто огнем обожгло все тело. Чтобы не вскрикнуть, Бекболат судорожно сцепил зубы.
Когда плеть взвилась во второй раз, он с ловкостью барса отпрянул в сторону. Схватил ярлыгу, оставленную каким-то пастухом.
— Кабанбек! Если ты еще раз ударишь меня плетью, я размозжу тебе голову, как бешеному псу!
Это была неслыханная дерзость! Сказать так ему, Кабанбеку, главному муртазаку и зятю самого старшины аула, мурзы Батоки! Да и кто сказал — нищий, оборванец!
Кабанбек побагровел, выпуклые рачьи глаза его налились кровью, на висках и шее узлами вздулись жилы.
— Эй, люди! — крикнул он в сторону служб. — Взять его! Связать! Стегать, пока не лишится чувств!
