Прислушиваюсь. И верно — совсем близко слышится: «Р-райт! Райт!» Так у нас чабаны окликают овец.
Я оглядываюсь по сторонам: никого. Поднимаюсь на вершину холма и вижу в ложбине отару мериносовых овец и старика чабана, опершегося на пастушью палку — ярлы́гу. У ее ног лежит огромная дымчато-палевая овчарка.
Я спускаюсь с холма и иду к чабану. Подойдя ближе, узнаю своего старого знакомого Нуры́ш-ака́я.
Заметив меня, овчарка залаяла, со вздыбленным загривком и оскаленной пастью бросилась навстречу.
Старик посмотрел из-под руки в мою сторону и строго окликнул пса. Овчарка тотчас остановилась и, виновато понурив голову, пошла обратно, легла неподалеку от хозяина. А тот ворчливо выговаривал ей:
— Это же наш с тобой куна́к! Разве ты не помнишь, как прошлым летом он гостил у нас и лакомил тебя чуре́ками? Ах ты неблагодарный!
— Салам алейкум, Нурыш-акай! — поздоровался я.
— Алейкум салам! — ответил старик и подал сухую, морщинистую руку.
Я пожал ее обеими руками: так у нас выражают особое почтение к старшему.
Нурыш-акай — сухощавый высокий старик, с чуть раскосыми, живыми и ясными глазами — держится прямо, движения его хотя и медленные, но точные, еще полные силы.
Чабан опустился на траву, поджав под себя ноги, и дал знак, чтобы я последовал его примеру.
Нурыш-акай долго молчит, пропуская в раздумье свою редкую бороду через узловатые пальцы. Молчу и я: у ногайцев не принято младшим первым начинать разговор. А передо мной сидит один из самых уважаемых аксакалов.
Мне хочется курить, но и этого я не делаю: нехорошо дымить рядом с почтенным человеком.
Нурыш-акай посмотрел из-под мохнатых бровей и, очевидно, все понял.
— Ты, кажется, куришь, сын мой? Давай и я попробую твой табак.
Мы закуриваем.
— Ну, какие новости на свете? — спрашивает аксакал. — Что там у вас в городе?
— Да, кажется, все по-старому, Нурыш-акай.
Аксакал несогласно качает головой и говорит поучительно:
— Никогда, сын мой, новый день в жизни человека не может быть таким, как вчерашний… — И вдруг: — Райт! Райт! — окликает он овцу, которая отделилась от отары и направилась к ручью.
Овца не слушается, и тогда чабан дает знак собаке. Овчарка вскакивает, бежит наперерез овце, та тотчас поворачивает обратно.
— Нет, сын мой, новый день несет с собой людям новое, — продолжает свою мысль аксакал. — А человек с каждым восходом солнца становится мудрее умом и сердцем. Вот доживешь до моих лет — поймешь это.
Старик умолк. Снял войлочную шляпу, вытирает бритую голову.
