- Не полтора десятка. До 1923 года верные люди вполне знали, кто я на самом деле.
- И где эти верные люди теперь?
- Они погибли, - сухо ответила Надежда Владимировна.
- При каких обстоятельствах?
- При попытке перехода границы возле Уссурийска с целью побега в Харбин.
- Как вы выжили?
- Случайно.
- А можно поподробнее?
- Действительно – случайно. Меня успел схватить разъезд красных.
Кузин криво усмехнулся. Красных! А ты, значит, белая? Финкель же, молодец, продолжает ее раскручивать, пока тепленькая, вон, Кузя даже записывать не успевает!
- Почему же тогда вы не открылись и не сообщили, кто вы?
- А вы как думаете, что бы со мной сделали в 1923 году, узнав, что я великая княжна?
Ну, да, тут не поспоришь. Шлепнули бы без разговоров, да и все.
- Поэтому я сообщила, что я гражданская жена одного из офицеров Сибирской армии. Впрочем, тогда она, кажется, называлась уже Приморской. Я не помню.
«По долинам и по взгорьям…» начал напевать про себя Кузин. Недавно по радио передавали, армейский хор пел. Хорошая песня. Вот, пожалуйста, перед ним сидит живой осколок империи, тот, против кого воевали под Спасском и Волочаевкой, когда «разогнали атаманов и разгромили воевод».
- Ну, предположим, - Финкельштейн снова зашагал по кабинету, скрипя ремнями. Новые что ли получил? – А потом? Что вам мешало потом?
- Тот же страх. Как только я пробовала заикнуться о том, кто я такая – а был такой грех, признаю – меня избивали и сажали в карцер.
- И поэтому после каждой отсидки вы пытались вновь и вновь бежать из СССР?
- Совершенно верно. Я хотела добраться до родных, только и всего. Причем, я вовсе не уверена, что они бы меня приняли. Но все равно это лучше, чем каждый раз попадать в лагерь.
- Надежда Владимировна, без протокола, - Финкель незаметно подмигнул Кузину, ага, понял. – А как вы относитесь к женщине в Германии, объявившей себя Анастасией?
Иванова-Васильева пожала плечами.
- Никак не отношусь. Понятно же, что она самозванка.
- Это отчего же оно понятно?
Надежда Владимировна подняла на Финкеля свои серые глаза, заполненные болью.
- Оттого, что я видела, как умерла Настя.
Финкельштейн деликатно выдержал паузу, но продолжил. Ох, упорный!
- А почему же сейчас вы вдруг решились открыться, да причем настолько решились, что упорствуете даже под следствием в управлении госбезопасности, хотя я и не уверен, что вы до конца отдаете себе отчет, чем вам это грозит?
- Потому, что я поняла, что в одиночку мне не удастся покинуть пределы вашего государства.
