- И прям сбежал?
- Практически сбежал. Говорю же, жена выкупила! Мое дело в контрразведке вел капитан Зайчек, чех, ему на все наши идеи было наплевать, только бы денежки платили. Вот и заплатили.
- Какой хороший Зайчек, - Николай Ильич прямо брызгал ядом. – Ему красного комиссара приводят, замнаркома и командарма, а он вместо того, чтобы его на ближайшей березе вздернуть, отпускает «видного советского руководителя»!
- Да погоди ты, Николай Ильич! – раздраженно почти кричал Филин. – Дай разобраться! Предположим, что так оно и было. Тогда почему ты вместо того, чтобы вернуться на советскую территорию, побежал в Китай?
- Ага, вернуться. По тем временам вы бы меня шлепнули без разговоров, - возразил Стоянович.
- И правильно бы сделали! – снова встрял Николай Ильич.
- Во-во! А я в Китае вел революционную работу.
- А зачем воззвание подписывал?
- А что мне оставалось делать? Не подпишешь – к стенке. Подпишешь – выиграешь время, пока деньги соберут.
- Шкуру спасал! – авторитетно заявил Николай Ильич. – Другие на смерть шли, жизни не жалели ради пролетарского дела. А этот – шкуру спасал.
- Особенно ты не жалел! – закричал Стоянович.- Видел я тебя в Самаре, как ты жизни не жалел, всей-то разницы между нами, что вовремя смылся.
- Ну, и кто может подтвердить наличие такого сверхсекретного плана? – остановив жестом перепалку, поинтересовался старший.
- Никто. Знали только двое – я и Свердлов. Вы же жене моей не поверите? Она тоже знала.
- Не поверим, - подтвердил Филин. – И пока у нас нет никаких оснований и тебе верить. Так что, если спросят меня – скажу: Костя Мячин свое отсидел, старые грехи перед народной властью искупил. Но рекомендацию в партию я ему не дам. Не могу я доверять такому человеку.
- Видал? – веселился Финкельштейн на обратном пути. – Вот она, старая гвардия – любо-дорого посмотреть. Несгибаемые борцы за светлое будущее, честное слово. Старого товарища раздавить – только дай, зубами порвут!
- А тебя-то зачем звали? – спросил Кузин. Кое-какие мысли крутились у него в голове, но он пока никак не мог ухватить нить и понять, что же его так задело.
- Как это «зачем»? Я же представитель органов, чекист! Кто как не я может дать оценку зловредности персонажа? - Финкельштейн захохотал. – Скажи, Кузя, вот дали бы тебе возможность высказать мнение по поводу старого большевика Константина Алексеевича Мячина, он же Стоянович, он же Василий Васильевич Яковлев, что бы ты сказал? Можно ему верить?
