И он меня безбожно обыгрывал.
КЛОДЕТ СОРЕЛЬ, САМАРА, 1918
Это была лучшая зима в ее жизни. Это вообще было лучшее время в ее жизни, начавшееся с того момента, как она притащила в комнату два таза и неполное ведро теплой воды для раненого штабс-капитана.
- Андрей, не стесняйтесь, дайте мне вас вымыть, а то вы повязку намочите. Хорошо?
Она ждала, что он хотя бы покраснеет, но Зеленин без смущения разделся догола и встал в таз, насмешливо глядя на нее. Ну что ж, что называется, не на такую напал! Она начала расстегивать кофту.
- Забрызгаюсь! – объяснила, стараясь, чтобы это прозвучало иронично.
Собственно, после этого было решительно все равно, забрызгается ли она, намочит ли он повязку. И даже потом, когда их любовь стала привычной, хорошо знакомой, как старая квартира, в которой не нужно искать, где находится выключатель, где рука сама тянется к нужному месту на стене – так вот, даже потом всякий раз, когда она вспоминала это их первое проникновение, ее начинало буквально трясти от возбуждения. Он как будто знал все то, о чем она только могла мечтать со своими прежними любовниками. И точно как грезилось, в какой-то момент резко развернул ее к себе спиной, больно стянул в кулаке волосы, и началось такое, что она завизжала во весь голос, и даже после того, как ее перестали колотить судороги, с удивлением обнаружила, что все еще визжит.
Им было наплевать, что подумают соседи, слыша беспрестанный грохот, вой и крики, доносившиеся из ее комнаты. Их вообще мало что волновало – ни холод, от которого в выстывшем доме не было спасения, ни голод, к которому они по молодости быстро привыкли. Она, стоя на коленях, вытирала светлые капли с губ, косясь снизу вверх на его искаженное наслаждением лицо, и утверждала, что лучшей пищи ее организму не надо. Смеялась, уверяла, что готова прожить исключительно на этом сытном и вкусном продукте, настойчиво предлагая и ему полностью перейти на питание подобного рода.
Никогда больше в ее жизни не было такого полного и безостановочного счастья, когда утром хотелось поскорее проснуться, чтобы его увидеть, и сразу же хотелось, чтобы поскорее наступил вечер, и было можно возле него уснуть.
Андрей был единственным, кому она призналась в своем стыдном желании, процитировав любимую Ахматову, и в тот же вечер он вытянул из брюк тонкий кожаный ремень и хлестал ее до тех пор, пока она не перестала выгибаться и кричать, пока не казалось, что она потеряла сознание. Тогда он, как ей грезилось в самых откровенных и влажных снах, прикоснулся теплыми мягкими губами к рубиновым рубцам, надувшимся на нежных ягодицах, и в тот момент, когда тонкую кожу укололи его усы, стало немножко больно. Клодет чувствовала, как от этого поцелуя из темной нижней глубины опять выползает маленький дракончик, постепенно заполняя ее всю без остатка, и, о боже, как хотелось, чтобы это никогда не кончалось!
