- В Петрограде? – глаза у нее округлились
- Вы что, и про это не слышали?
Она помотала головой. И оба расхохотались.
- Господи, Клодет, в каком мире вы живете? Вы что, совсем не в курсе того, что творится?
Она пожала плечами, рассматривая рану. Ничего страшного, конечно. Шрам, наверное, останется, но оно ведь и к лучшему для мужчины. Шрам – это так мужественно! Перевязала. Неловко, но все же лучше, чем грязная тряпка. Фу, выбросить немедленно эту гадость.
- Давайте есть, Андрей. Хотя все остыло уже. А потом я согрею вам воду для ванны.
ЯКОВЛЕВ. ТЮМЕНЬ – ОМСК - ЕКАТЕРИНБУРГ, АПРЕЛЬ-МАЙ 1918
Про меня можно сказать все, что угодно, кроме того, что я трус. Вот уж кем никогда не был. Вы попробуйте выйти с допотопными револьверами против жандармского конвоя почтового вагона и выжить в перестрелке. При этом перебить всю охрану, и не потерять ни одного из своих ребят. Попробуйте, а потом говорите, что Костя Мячин – трус или предатель.
Попробуйте потом скрыться с этими деньгами, и не просто скрыться – а за границу Российской империи, при том, что тебя ищет все жандармское управление, чтобы отомстить. А ты знаешь, что единственное, что тебя ждет – это толстый канат, свитый в петлю, и долгое дрыганье ногами, перед тем, как задохнуться насмерть. Это в Англии вешают так, чтобы мгновенно сломать шею, а у нас любят помучить, ох, любят. И ты знаешь об этом, боишься до одури, но делаешь свое дело, потому что важнее этого дела нет ничего.
И после этого, кто-то смеет говорить, что я – трус?
Предатель? У меня в руках было четыреста тысяч рублей. И не этих сегодняшних бумажек, а полноценной международной валюты. Как это называют? Конвертируемой. Четыреста тысяч – при средней зарплате в Империи в 38 рублей. Как вы думаете, на сколько лет безбедной жизни хватило бы мне этих денег, если бы я тратил по сто рублей в месяц – в три раза больше среднего. Посчитайте, посчитайте. Я еще тогда вычислил – триста тридцать лет и три года. И детям, и внукам, и правнукам. И жил бы при этом как штаб-офицер или титулярный советник.
Я хоть рубль взял из тех денег? Не взял. Все, до последней копеечки отвез Максимычу на Капри и сдал под расписку. Сам питался гороховым супом, но ни копеечки, все под расписку.
И это я – предатель? Вы хоть думайте иногда, что говорите.
Просто я был слишком хорошим исполнителем. А наверх выбивались хитрые функционеры. Они, понимаете ли, были «профессиональные революционеры». А я кем был? Любителем? Да я в тысячу раз профессиональнее всех этих Голощекиных, которых непонятно за что вечно выбирали «в руководящие органы партии». Я добывал для партии деньги, а они на эти деньги жили в эмиграции и кооптировали друг друга то в ЦК, то в Русское Бюро. А я и за границей работал до соленого пота, потому что мне никто из партийной кассы никакого жалования не платил. Экспроприировал Костя Мячин царские рубли? Молодец Костя Мячин! Теперь он может служить электромонтером, а мы будем по Женевам совещаться и друг друга переизбирать.
