Вокруг по-прежнему роились тонкие молодые люди с расширенными зрачками, пытались поить ее отвратительным самогоном, который хлынул в старую столицу каким-то нескончаемым мутным потоком. Но с ними ей уже было скучно. А когда девушка отказывает, толпа поклонников начинает редеть. К тому же и кафе-шантан закрылся, так что к осени она осталась совершенно одна, с ужасом представляя себе грядущую зиму, заботы о дровах, о хлебе насущном и потихоньку внутри начинал шевелиться холодный червячок ужаса. Как жить дальше? Так и перебиваться мятыми рублями, которые ей суют за пару романсов в ресторанах, где сидят, пьют и жрут те, за кого на фронте сражается храбрый штабс-капитан? Немцы под Ригой, не дай Бог падет Петроград, армия бежит, от Андрея вот уже два месяца нет никаких вестей. Сгинул, поди, в окопах, как Юлин корнет. Жалко.
С наступлением холодов стрельба на улицах усилилась. Соседка рассказала, что какие-то большевики готовятся захватить власть. Клодет пожала плечами: какая разница? Большевики, меньшевики, эсеры, анархисты – все они одним мирром мазаны, никто из них не может ни немцев загнать обратно в их логово, ни страну накормить, ни людям нормальную работу предоставить. Да чтоб они все друг друга перестреляли.
И тут неожиданно теплым вечером, когда она пыталась понять, как растянуть оставшиеся деньги на два дня – в пятницу обещали пригласить на поэтический вечер, в дверь постучали. На пороге стоял Андрей. Обросший щетиной, грязный, с какой-то царапиной через все лицо, с перевязанной рукой. От него незнакомо пахло не то карболкой, не то дегтем.
- Примете, Клодет? – устало спросил он.
Она, пытаясь сдерживать себя, не завизжать и не броситься тут же ему на шею, безразлично кивнула:
- Проходите, господин штабс-капитан.
Он не обратил внимания на ее сухость, прошел, подволакивая ноги, в комнату, таща за собой огромную отвратительную винтовку.
- Есть хотите? - Клодет лихорадочно соображала, что же такого приготовить из двух морковок и одной-единственной картофелины. Это все, что у нее оставалось. Андрей кивнул, полез за пазуху шинели, потерявшей весь свой лоск, и вытащил что-то, обернутое в когда-то белую тряпицу.
- Тут немного еды, - махнул он рукой. – Я не помню. Давайте поужинаем. Только потом можно я посплю?
Клодет кивнула. Говорить было трудно, до того ей было жалко штабс-капитана. Он уже не был ни бравым, ни блестящим. Усталый юноша. Андрей тоже кивнул – в знак благодарности. Снял шинель, под которой оказалась портупея, кинул на пол и буквально упал на нее, не снимая высоких кавалерийских сапог. Очень щегольских и очень грязных.
