Вот Костя Мячин, вернее, комиссар Василий Яковлев, открыв дверь вагона, смотрит, как литерный, дымя трубой, медленно втягивается на станцию Екатеринбург-1. А на перроне огромная толпа трясет винтовками, расчехляет пулеметы, хочет прямо тут, на станции, грохнуть бывшего царя и всех его прислужников.
Царь Кузе казался почему-то широкоплечим детиной двухметрового роста, с короной на голове и в горностаевой мантии.
Но тут хитрый Яковлев быстро оценивает ситуацию и находит самое остроумное решение: угрожая начальнику станции маузером, заставляет его загнать между собой и беснующейся толпой товарный состав, отрезав путь к самосуду.
Это ж еще сообразить надо! Кузя подумал – а вот он, Никита Кузин, смог бы быстро и четко сообразить, что делать в такой ситуации, если хочешь избежать кровопролития? И честно признался: нет, вряд ли. Но с другой стороны, он и жил в другое время. Сколько ему было в 1918? 11 лет? Бегал с такими же сопливыми, в бабки играл. Ни революция, ни гражданская война в его памяти не отложились. Так, помнилось что-то смутное, в основном, что все время хотелось есть. У них в Выхине всем всегда хотелось есть, Кузя впервые только в Москве досыта-то наелся. Хотелось попробовать, что ж это такое, когда живот набит и есть не хочется.
А пока он в бабки играл – вон что в стране творилось.
Яковлев отогнал литерный на станцию Екатеринбург-2, куда и прибыли деятели из Уралсовета принимать пленников. Сдали как груз под расписку. И царя, и царицу, и дочку их…
- Дочка-то хоть красивая была? – неожиданно спросил Финкельштейн. Все обернулись посмотреть, кто ж это задал такой вопрос.
- Красивая, - ответил Стоянович. Подумал и добавил. – Очень. Главное, даже не столько красивая, хотя и красивая, конечно. Но больше такая… милая, что ли. И очень отзывчивая. Первая кинулась с отцом и матерью ехать. Хотя ничего не знала о том, куда их увозят, что их там ждет, но ни секунды не задумалась.
- Да ты ее жалеешь, что ли? – презрительно спросил Николай Ильич.
- Нет, не то, что жалею, - заторопился Стоянович, засуетился как-то. – Спросили, я ответил.
- А как другие дочки? – это снова Финкель, Кузя удивился такой его прыти. – Они красивые?
- Красивые, - сухо ответил Стоянович.
- Все?
- Все.
- А кто самая красивая?
Стоянович-Мячин подумал немного.
- Мария. Да, Мария конечно. Если смотреть по портретам, то, наверное, Татьяна. А если по жизни – как улыбается, как разговаривает, как себя держит - то Мария.
