Стоянович усмехнулся.
- Я ведь, Никита, – ничего, что на «ты»? – спросил он, не заметив, что уже давно перешел на «ты» с Кузиным. – Был совершенно отчаянным головорезом. Тогда, в Миассе, вы думаете это легко грабить почтовый поезд? Их тринадцать жандармов – кстати, потом, после того, как никого из нас не станет, люди будут представлять жандармов бесчувственными тупыми и злобными великанами, ненавидящими простой люд. Эту легенду как раз создать не сложно, она уже живет и процветает. А их было тринадцать обыкновенных мужиков, только в жандармских мундирах. И несли они государеву службу – охраняли от бандитов казенные средства. А мы и были этими самыми бандитами. И было нас ровно тринадцать рабочих уральских парней. И всей разницы между нами было, что эти были в форме и со смит-вессонами, а мы – кто в чем да кто с чем. И потом меня руководители по плечу хлопали, за мое здоровье пили и всяческое уважение оказывали, потому что Коська Мячин так все здорово придумал, что тех тринадцать мужичков в форме нашими стараниями Господь прибрал, а у наших тринадцати мужичков – ни царапины. Это я сейчас понимаю, что был я обыкновенный грабитель с большой дороги. А тогда я сам себе казался Дантоном и Гарибальди вместе взятыми.
- Вы тогда сколько денег взяли? – с интересом спросил Кузин.
- Тысяч четыреста. Большие деньги по тем временам. Громадные.
- И что сделали?
- Партийную школу открыли, сначала у Горького на Капри, потом в Болонье.
- Так вы и Горького знали? – изумился Никита.
- И Горького, и Луначарского, и Богданова – всех. Это были тогда столпы и патриархи российской социал-демократии. А кто знал этих Сталина, Молотова, Кирова? Да и Троцкого? Не смешите меня. Но поверьте, - Стоянович заметил, как вздрогнул Кузин. – Что те, кто придет через поколения, будут думать, что крупными большевиками были как раз эти малообразованные и жадные до власти люди, а не мы…
- Ну, вы-то тоже хороши! – неожиданно для самого себя взвился Кузин. – Что ж вы им-то все отдали, раз вы такие образованные и принципиальные? Почему-то революцию не Луначарские с Горькими делали, а те самые, жадные до власти. Если бы вам отдать бразды правления, мы бы до сих пор при царе жили!
Стоянович рассмеялся.
- Вот в этом-то все и дело, дорогой ты мой Никита! Потому что перед каждым человеком стоит выбор: быть мыслящим, но бездеятельным, или деятельным, но бессовестным. Отринуть ради высшей цели все моральные ограничения – или же остаться чистеньким, но и пострадать за свою чистоту. И хорошо, если удастся помереть вовремя, как Плеханову. А если нет – то помрешь как я, с пулей в затылке на спецобъекте, и никто, кроме Бога, про твою чистоту не узнает.
