Прийдя в себя, Альма вытер потный лоб и по тропинке направился к городу. В груди у него то и дело хрипело, его поташнивало, и он едва волочил ноги. Только уже внизу, близ дороги, он спохватился: а спичка, что я сделал со спичкой? Выпала она у меня из рук, или я отбросил ее подальше от стога? Что, если занялась солома и стог Волосатого сгорит дотла?
Ну и черт с ним, у него денег — куры не клюют! Жадина Фассати — за работу рассчитывается старым тряпьем да объедками, что остаются в трактире на столах. Вот и эту шляпу — хорошо еще, что она почти новая, — Альма получил за чистку хлева.
Альма обернулся и долго стоял, уставясь на стог, темневший вдали, как спина громадного зверя. Нет, стог не горит, пламени не видно, только высоко над стогом мерцает красивая зеленоватая звезда.
— А если он все-таки загорится? — вдруг встрепенулся Альма. — Если загорится, а меня тут кто-нибудь увидит? — И он пустился бежать, как заяц, перемахнул через железнодорожное полотно и с высокой насыпи съехал на заду прямо к часовне девы Марии, что у Святого источника.
Тут он как будто спасся от погони и сразу успокоился. Теперь случись пожар — сам стражник Лесина спросит: «Альма, сукин сын, признавайся, где ты был, что делал, не ты ли подпалил стог?» — Альма ответит уверенно: «Я был у Святого источника, ваше благородие, пил святую воду. А потом лежал на траве и спал, крепко спал, как сурок».
Святой источник расположен совсем на отшибе. Днем тут играют дети рабочих, ночью не встретишь ни души, разве что попадется голодная кошка, вышедшая на охоту за полевыми мышами. Этот уголок лежит уже за городом, за фабричной оградой, за заборами садов, за полотном железной дороги. В начале прошлого века произошло чудо — в роднике появилось изображение лика девы Марии. Граф Штернгоф, — так вроде его звали? — пройдоха, который разбогател на военных поставках и всяких аферах, построил у источника часовню, и священники водили туда свою паству. Но с течением времени чудо утратило популярность и было даже вовсе забыто; лишь тусклая память престарелых старожилов хранила его.
Позади часовни грохотали поезда, спереди, чуть не у самого притвора, стучала и шипела кожевенная фабрика. Резкий запах сырых кож и разлагающихся внутренностей разносился далеко вокруг, отпугивая птиц.
Альма оперся спиной о стену часовни, ругая себя ослом за то, что покинул теплый стог. Надо было забраться поглубже и еще подремать. До чего хочется спать! Да и что делать в такую рань? С постоялого двора «У белого льва» возчики еще не выезжали (они обычно давали Альме глоток водки), пекарня Хлума (там он всегда получал две горячие булки) откроется нескоро, а к Рассати рано идти дочищать хлев.
