— Что мне с вами делать? — размышлял комиссар, убедившись, что Гарван не притворяется, и в самом деле весь горит в лихорадке. — Если вы обещаете, что немедля покинете наш округ...
Как было не обещать? Как не благодарить комиссара от глубины измученных сердец!
— А где кончается ваш округ, пан комиссар? — спросили Гарвановы.
— За рекой Сазавой, если ехать на Кутну Гору или на Прагу.
Гарвановы решили ехать по тракту в Прагу и за Сазавой куда-нибудь свернуть.
— Мама, — сказал Альберт, — вы не хотите есть?
— Пока мы не переедем реку, мне кусок в горло не полезет!
Ливора щелкнул кнутом, Амина залаяла, фургоны тронулись.
«Наконец-то, наконец-то мы продадим этот несчастный цирк! — думала Ружена. — Выхлопочем патент на тир, карусель и качели. На имя Жанетты, если Иероним согласится. Когда он вернется, то поймет, что другого выхода не было».
Они ехали в самый зной, люди и лошади обливались потом. Только Гарвана, лежавшего в душном, темном фургоне, трясла лихорадка, и он в ознобе стучал зубами.
— Дай мне напиться, Жанетта!
— Нет воды, папа, мы забыли набрать, когда выезжали.
Жанетта и мать поочередно сменялись у его постели.
— Холодно, а внутри все горит! Пить хочется, дочка, дай воды!
— Никакого жилья поблизости не видать.
— Попался бы хоть какой-нибудь колодец!
Больной вдруг стал бредить, спорил с кем-то о патенте. Жанетте это было непонятно, и она не слушала.
«У него горячка», — думала она; потом ей вспомнись слова того раньковского урода, похожего на обезьну, что подходил к ней на лужайке. Правду он сказал или приврал?
Из головы ее не выходили лестные слова о ее красоте, и Жанетта самодовольно улыбалась. Этот урод был бы, пожалуй, не так противен, если бы постригся и побрился, да надел яркую фуфайку, какие носят Жозе и Людвик. Наверное, он был бы совсем недурен.
— Пить! — крикнул отец. — Мочи нет терпеть — жжет!
Мать, шагавшая в тени фургона, услышала этот возглас.
— Боже, горячка его совсем уморит! Да ничего не поделаешь, пока мы не доберемся до реки. Скорей бы!
Лошади вдруг сами свернули с дороги к двум старым липам на опушке хвойного леса.
— Нельзя нам задерживаться, мальчики! Разве только на минутку! — воскликнула Ружена.
— Вы не проголодались, мама? — снова спросил Альберт.
— Возьми, там есть хлеб.
— Это вы про горбушку? Ее уже Людвик съел.
— Ты же знаешь, что у нас есть еще только картошка, да и та недочищена. Едем, едем, нельзя задерживаться!
Поднимался ветер, гоня дорожную пыль, послышался стук колес, топот и голоса.
