— Счастливый путь и удачной покупки!
Гарван уехал, и у всех отлегло от сердца, словно над uоловами рассеялась мрачная туча.
К воскресенью погода, словно считаясь с тем, что день праздничный, разгулялась, засияло солнце, пробившись сквозь серо-желтую завесу тумана. Настроение у всех улучшилось.
На дневное и вечернее представление зрителей собралось порядочно. Жанетта вольтижировала на Искре, а Людвик Ливора на Барбетте. Они делали сальто, стойки, на скаку перепрыгивали с лошади на лошадь. Потом Жанетта и ее брат выступали в номере с обручами, а Жозе Машек жонглировал разноцветными шарами, держа на носу длинную палку; вот он на мгновенье исчез и тотчас вернулся, переодетый клоуном. Пудель ходил сперва на передних, потом на задних лапах. В заключение весь ансамбль разыграл пантомиму, публика веселилась и хлопала, особенно когда Амина вцепилась Клоуну в штаны, вырвала из них полосатый тряпичный мяч и пустилась наутек.
Вся группа играла с удовольствием и, как ни странно, даже не замечала отсутствия Тины.
Жанетта упрекала себя за такую бесчувственность. Ложась спать, она подумала, что Тину, наверное, уже съели, и снова всплакнула.
В понедельник Гарвановы не выступали, решив, что хватит еще одного представления в среду, а в четверг они отправятся дальше. Впрочем, как скажет отец, он вернется завтра к вечеру.
Все уже тешились мыслью о жеребенке, какой бы он ни был, вороной или белый. Только Жанетта качала головкой и упрямо твердила:
— К другому я уже не привыкну. Все лошади как лошади, а Тиночка... Тиночка только что говорить не умела!
— Искра, по-твоему, хуже?
— Искра хорошая, а все-таки...
Гарван не вернулся ни во вторник, ни в среду. Ружена замирала от страха: не случилось ли с ним чего? Что, если он запил и проиграл все деньги в карты? Или его обокрали?
— Почему только я не поехала с ним! — сокрушалась она. — Ведь хотела поехать, а не поехала! Если с ним что случилось, я себе до смерти не прощу! Вдруг этот жеребец лягнул его и изувечил?
От нечего делать играли в карты, в остальное время скучали, а Жанетта перечитывала в пятнадцатый раз повесть о Женевьеве[7] или возилась с Аминой. Обедать ходили в трактир, потому что развести костер и стряпать самим было нельзя. А питаться в трактире накладно, да и не очень-то сытно. К тому же трактирщики недолюбливают и побаиваются бродячих актеров, глядят на них с подозрением, словно каждый циркач — ворюга и буян, и рады, когда цирк уезжает.
