…А что это были за подарки из гиперборейской стороны, где воздух наполнен перьями снега, стороны, ставшей потом Россией? Обернутые в нежную пшеничную солому, они передавались от одного народа другому, от одного города — другому, как эстафета. От гипербореев — к скифам и дальше, на запад. От ковыльных степей Черного моря к теплым берегам Адриатики. Еще дальше. Горы. Эпир. Дубовые рощи Македонии, наконец, Эгейское море, и на нем Кикладские острова, и среди них остров Дел.
Почему люди неизвестного нам теперь племени не назвали Геродоту то, что защищала собой солома? Было ли оно таким хрупким, что его ничего не стоило разбить в пути? Или оно могло растаять, исчезнуть, не разбиваясь, хрупкое иной хрупкостью, нежели стекло или металл?
А что, если солома укрывала неосязаемое, только запах жатвы, который она умеет хранить, — ничего больше?! Не какая-либо ценная вещь, которую можно продать или с толком использовать, а благо и привет народа, умевшего выращивать хлеб. Просто знак дружелюбия?
Мне хочется сказать об этом моему спутнику. Или даже не об этом. Например, сказать:
— Смотрите:
…пожаром зари
Сожжено и раздвинуто желтое небо,
И на желтой заре — фонари.
Или сказать так:
…Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный…
Сказать:
— Вы знаете, все это закодировано в рабочем колесе для Асуана! И зори, и Пушкин, как он лежит в своей квартире на Мойке, на своем диване, уже с пулей, и ничего нельзя сделать, ничего… И то, как сейчас цветет сирень в круглом сквере перед Эрмитажем, и про Сенатскую площадь, какая она бывает утром, когда только проехали поливальные машины, и все чистое, влажное, продутое ветром с залива, и какая она вечером — как бы уставшая, столько по ней прошло туристов и студентов, спешащих в Эрмитаж, и разных других людей, и от нее как бы идет жар усталости, скопившейся за день. Она стала пыльной, не очень пыльной, но все-таки пыль чувствуется…
Я могла бы сказать:
— Знаете, в Комарове я познакомилась с женщиной, мы обедаем за одним столиком, она рожала, когда город обстреливали немцы. В родильном доме стекла вышибло напрочь. Сестры сносили новорожденных прямо из родилки в подвал. В каждой руке — пакет, и личики засыпаны битым стеклом… Это тоже закодировано в вашем колесе…
Сумеют ли арабы расшифровать? Не знаю. Возможно, не сумеют. Но вы все же пошлете, независимо от вашего желания. Информация заложена в молекулах стали, из которой будет сделано асуанское колесо. Когда у вас рождается дочь, у нее ваши глаза, хотите вы этого или не хотите.
