…Я стояла в проходе у стены, не в силах сдержать волнение. Так бывает при встрече, когда она — открытие, когда каждое ее мгновение наполнено узнаванием, и все же знаешь, что узнано не все, что это только краешек, за которым так много, что об этом запрещаешь себе думать.
Между мною и тем, что было изображено на стене, лежала не пропасть глубиной в тысячелетия, а крохотная канавка, шаг — и перешагнула.
…Помню, в туркменском колхозе, на просторной веранде, предназначенной для гостей, все уснули мгновенно, наслаждаясь во сне прохладой, и только один, в очках и берете, уже не очень молодой, сидел на ступеньках, опустив босые ступни в арык. Он оказался археологом. Увидев, что я тоже не сплю, археолог разволновался, стал извиняться, что помешал, и тут же рассказал о том, что здесь, недалеко, фрески, и они были скрыты от нас, погребены. Никто не видел, и вот завтра уже можно будет снять последний слой почвы, снять кисточкой, и мы их увидим!..
Он говорил несвязно, замолкал, никак не мог объяснить свою тревогу, казался просто чудаком переростком со своим чуть одутловатым лицом и очками. Особенно когда спросил:
— У вас от сердца ничего не найдется?
Сейчас у меня тоже колотилось сердце, и тоже было бы трудно объяснить, что это за чувство, когда кажется, что художник оттуда, из глубины времен, ведет с тобой разговор, или, вернее, не разговор, а обмен, прямо от мозга к мозгу, без помощи слов. Я как бы находилась наедине с его мыслью, с мыслью того, кто стоял перед этой стеной, насекая рисунок, отступал, чтобы взглянуть на свою работу, приближался, старался как можно более точно передать людям то, что знал сам.
…Мы возвращались с другой стороны развалин, через пустырь, заросший высокими сухими стеблями бурьяна. Пришлось пройти мимо четырехугольного, наполненного зеленой, непрозрачной водой храмового бассейна, над которым летали стрекозы с двумя черными пятнышками на слюдяных крыльях, — бассейн Амона.
Жестом гид предложил мне сесть. Возможно, старик устал, но, скорее, хотел провести несколько минут в созерцании и сосредоточенности.
Мы сидели на теплом, разогретом за день многометровом осколке когда-то стоявшего здесь обелиска.
Отгремели войны Рамсеса, скрип боевых колесниц. Басом, деловито и мирно, гудел летящий над нашими головами шмель…
…Постепенно темнело. По зеленой воде бассейна сновали паучки, оставляя точечную рябь. Вечерняя барка Амона уплывала на запад, на ту сторону Нила. В пылающей тишине заката мы были одни — гости в доме, оставленном хозяином. Запад, сначала оранжевый, стал розовым, потом зеленым — и день кончился.
