…Мой гид шел чуть вперед — высокий, прямой, в длинной темной одежде старик. На минуту он останавливался у гигантской колонны или у гигантской статуи фараона и так же неспешно шел вперед.
Чуть дольше задержался он у стены, где было изображено скопище колесниц. Крошечные двуколки мчались сверху и снизу, образуя как бы бордюр или раму для главного, а главным была колесница, на которой, стоя во весь рост, обмотав вокруг пояса вожжи, так, чтобы руки оставались свободны, натянув лук, мчался Рамсес II.
— Рамсис де! — сказал гид и отошел в сторону, давая мне лучше разглядеть то, что было изображено на стене.
Свет падал сверху, из пролома, и мне были хорошо видны легкие двухколесные повозки хеттов, которые как бы в панике устремились в разные стороны (лошади встают на дыбы, падают, вокруг раненые: в спине стрела…), и колесница Рамсеса, врезавшаяся в гущу смятенных, охваченных бегством врагов. Фигура Рамсеса в несколько раз больше остальных, колесница и лошадь — тоже. Это была знаменитая битва при Кадеше.
Известно, что Рамсес II в битве при Кадеше был разгромлен. Он возвратился в Фивы, потеряв большую часть войска. Но вот уже больше трех тысяч лет рельеф на стене Карнакского храма пытается обмануть потомков. Так искусство фальсифицирует историю. Из многих перипетий той битвы художник отобрал эпизод наиболее выгодный, но не для техники рельефного изображения, а выгодный для в общем не очень уж хитрой политики фараона — прославиться, утвердить свой престиж. Быть побежденным это небезопасно, как известно, иногда это кончается революцией, особенно если народ задавлен властью. Чуть ослаблен нажим — и пружина расправляется… В конце концов, правда через пятнадцать лет, Рамсес II все-таки победил хеттов и взял Кадеш, город на территории Сирии, но задолго до этого, уже после первой же неудачной битвы, он прибавил к своему и без того пышному титулу еще и такой: «Разрушитель земель и стран в то время, когда он был один и не имел никого возле себя». Лихо придумано! Один, — значит, без свидетелей, значит, полная свобода для вымысла!..
…И все же это было необыкновенно! Колесницы, лошади, лев — все находилось в движении. Люди падали с колесницы. Они еще не коснулись земли, они именно падали. Здесь был как бы сам процесс падения. Египетская графика еще не знала законов пространства, перспективы. Это было наивное, условное и в чем-то поразительно точное искусство. Ему не было дела до того, победил Рамсес II или оказался побежденным, ему было наплевать на то, правда или ложь сюжет, который было приказано изобразить, потому что правда заключалась в нем самом, за пределами сюжета, — правда эпохи, ее представлений о мире, ее культуры и мастерства, правда, которая живет тысячелетиями. Что же касается истории, то композиция на стене Карнакского храма не может служить пособием для изучения происходивших событий… Но разве в этом задача искусства?
