— Извините, пожалуйста, но, кажется, там остановка…
— Где остановка? Что тебе кажется? — с грохотом кидая тарелку на стол, уже просто взвыл я. — Идем!
Медсестре не показалось, действительно остановка, точнее, уже труп. Зрачки расширены, на свет не реагируют, отсутствует экскурсия грудной клетки…
— Срочно, реаниматолога! Когда ты в последний раз заходила в палату?
— Я… да вот недавно, капельницу меняла…
— Ясно! Чего ты стоишь? Звони в реанимацию, не тормози! — кричал я на без того перепуганную медсестру, делая непрямой массаж сердца. — И позови Мансура Мансурбековича.
Непрямой массаж сердца — не самая простая манипуляция, она требует очень больших физических усилий, а бабушка была немаленькая. Через три минуты с верхнего этажа прибежал реаниматолог, из ординаторской — остальные врачи, и качать мы стали вместе по очереди. Полчаса реанимационных мероприятий не дали положительного результата. Время смерти 15:47.
Эта женщина лежала у нас долго, сначала в общей палате, потом ее перевели в палату интенсивной терапии. Диагноз — рак головки поджелудочной железы; по сути, так и должно было произойти, но никогда не хочется, чтобы произошло именно на твоей смене.
Каждая смерть затрагивает врача, оставляя неприятное чувство опустошенности. Не смог. Не получилось. Не помог.
Даже если с профессиональной точки зрения ты понимаешь, что ты ни в чем не виноват и сделал все, что мог, это чувство беспомощности съедает изнутри.
Когда вернулись в ординаторскую, уже не хотелось ни есть, ни пить. Мансур ушел писать посмертный эпикриз, Канибек убежал по вызову в приемное, а я с анестезиологом ушел курить. Вообще, сам я не курю. Всю жизнь занимаюсь спортом, почти не пью, веду максимально здоровый образ жизни, но с такой работой как тут не закурить.
Мы вышли на внутреннее крыльцо, и лицо сразу же обдало суровым новосибирским морозом.
— Дружище, дай сигарету…
— Ты чего? Ты же не куришь, — не без удивления в голосе ответил мне товарищ, протягивая сигарету.
— Да, не курю, но эта смерть выбила меня из колеи. Ненавижу, почему на моем дежурстве…
Нет, это не была первая смерть в моей практике. Мы, хирурги, постоянно сражаемся с этой злой старухой в черном балахоне, но к этому невозможно привыкнуть.
— Успокойся, мы ничего не могли сделать, там же онкология, просто пришло ее время.
— Да знаю я, но от этого не легче. Ладно, посидишь с нами, перекусим, поболтаем? Надеюсь, что додежурим без происшествий.
— Ой, не накличь.
