Что касается «мокрых дел», которыми чекисты особенно «прославились» в 1930-е годы, то после бегства в 1961 году убийцы Степана Бандеры — Богдана Сташинского, который своими откровениями наделал много нежелательного для СССР шума, был введен запрет на убийства кого бы то ни было. Советский Союз 1960–1980-х годов уже вступил в свою «вегетарианскую» пору. С теми же Сахаровым и Солженицыным, которых при Сталине немедленно бы расстреляли, а при Хрущеве на долгие годы упекли бы за решетку, при Брежневе поступали более чем гуманно — один отправился в ссылку в Горький, второго выслали за границу. Так же относились и к политическим противникам за рубежом. Перебежчиков предпочитали дискредитировать, шантажировать, склоняя к возвращению, или просто о их бегстве замалчивалось. К тому же в то время на Западе уже не было сколь-нибудь влиятельной эмиграции, которая могла бы всерьез угрожать стабильности СССР. Ни «вторая», ни «третья» ее волны не представляли серьезной угрозы. В перестройку это подтвердилось — влияние эмигрантских кругов на политические события в СССР и Российской Федерации было близким к нулю. Какой-нибудь Народно-трудовой союз российских солидаристов (НТС) представлял собой тусовку маргиналов, хотя и пугал кого-то в Москве самим фактом своего существования.
За все время руководства Владимиром Крючковым ПГУ было осуществлено лишь одно похищение, приведшее к смертельному исходу. В декабре 1975 года в Вене был захвачен Николай Артамонов, капитан эсминца Балтийского флота, в 1959 году бежавший в Швецию и передавшийся американцам. Похищали его не с целью привести в исполнение смертный приговор, вынесенный 16 лет назад, по свежим следам после побега, — это было бы слишком затратно. Перебежчик был нужен для допроса как носитель важной информации, поскольку его задействовала в своих играх американская разведка. Руководил операцией начальник отдела контрразведки ПГУ Олег Калугин. Артамонова удалось похитить, но от дозы усыпляющего средства и условий транспортировки у него отказало сердце, и он скончался прямо на границе. Операция, таким образом, была сорвана. Более того, неудача опять нанесла удар по имиджу СССР, представив его похитителем людей. Однако Крючков прикрыл своего незадачливого подчиненного, и Калугин отделался легким испугом, хотя с того времени начальник ПГУ стал относиться к нему подозрительно.
Контрразведка занимала особое место в работе разведывательного управления, поскольку последняя тесно связана с секретностью и обеспечением безопасности, на что Крючков всегда обращал особое внимание. Резидент ПГУ в Нью-Йорке Юрий Иванович Дроздов вспоминал об установочной беседе с Крючковым: «Как всегда, был краток, рекомендовал попытаться внести в работу свой наступательный метод, не похожий на то, к чему уже привыкли американские спецслужбы. Сотрудники резидентуры должны почувствовать, что приехал свежий человек. Нужно снять с коллектива напряжение ожидания нового руководителя, расположить его к себе и добиться откровенности. При этом — никаких любимчиков, на сильных, средних и слабых не делить. Беречь и укреплять положительные традиции резидентуры и авторитет моих предшественников, которые сделали много полезного за годы своей деятельности в Америке. Главное — организация активной оперативной работы. Начальник разведки подчеркнул особую важность конспирации, тщательного изучения всех американских объектов, призывал, учитывая активность американских спецслужб, быть недоверчивым, сомневающимся в оценке „чистоты“ контактов и связей».
