1937 год обошел семью Крючковых стороной, они жили в сравнительном достатке, Владимир мог учиться в старшей школе, и, как он сам вспоминал, утро 22 июня 1941 года началось с того, что он отправился с родителями на базар для покупки велосипеда. По тем временам двухколесная машина была немыслимой роскошью, пределом мечтаний для подростков. Так что причин для недовольства советской властью у него с родителями не имелось.
Впрочем, правильное происхождение (отец — рабочий-большевик, мать — из крестьян) вовсе не предрешало успешной карьеры. Если один из братьев Владимира стал офицером-летчиком и погиб в самом начале войны, то другой брат и сестра выросли социально неблагополучными. Сестра спилась и попала в тюрьму. «Темным пятном», еще более «потемневшим» после 1941 года, было происхождение бабки по отцу — она была из поволжских немцев, которые проживали неподалеку от Царицына. Бабушка, словно предчувствуя будущие проблемы, упорно отказывалась учить внучка своему родному немецкому языку, о чем он впоследствии жалел.
В 1941 году Владимиру Крючкову исполнилось 17 лет (он родился 29 февраля 1924-го, в високосный год, так что «нормальный» день рождения мог справлять только раз в четыре года). Его одногодки составили поколение, почти полностью выбитое войной, но Владимиру повезло: поскольку в начале войны он еще не подлежал призыву по возрасту, то пошел работать на оборонное предприятие — отцовский завод «Баррикады», на который распространялась бронь. Когда осенью 1942-го немцы подошли к Сталинграду, Крючков вместе с заводом эвакуировался сперва на левый берег Волги, а в ноябре — вверх по реке в Горький. Правда, он успел застать бомбежки и обстрелы и даже, по его словам, был немного контужен. Так что сказать, что он совсем пороху не нюхал, о нем нельзя. Какое-то время он пробыл в прифронтовой зоне.
Конечно, когда большинство ребят его возраста ушли на войну и многие с нее не вернулись, Крючков не мог не ощущать себя дискомфортно, хотя никаких претензий быть к нему не могло — он трудился на оборонном предприятии, все было по закону. Тем не менее еще несколько десятков лет мужчины его поколения делились на тех, кто воевал, и кто не воевал, на фронтовиков и не фронтовиков.
В апреле 1943 года Крючков вернулся в полностью разрушенный Сталинград, а летом того же года его перевели на комсомольскую работу. Он стал комсоргом Особой 25-й строительно-монтажной части Министерства по строительству СССР в Сталинграде. Через год он уже был первым секретарем райкома ВЛКСМ Баррикадного района Сталинграда. Такой быстрый взлет и само попадание в аппарат можно объяснить и социальным происхождением, и личными качествами. Начальство, наверное, заметило в девятнадцатилетнем Крючкове некие задатки руководителя. Следует также учитывать страшный кадровый дефицит того времени — большинство молодых парней были на фронте, образовательный уровень молодежи оставался низким, так что выбирать было особо не из кого.
