В комнату вошел секретарь райкома.
- А, товарищ Тванба, готовься! Молодец, герой! - и он, задержав в руке пальцы Темыра, обернулся к управляющему делами: - Приготовь бумаги Темыра!
XXVI
Этот берег с его жизнью и волнениями, с болью и колебаниями, с дорогими могилами и жизнью Зины - скоро отодвинется синими волнами моря.
Темыр купил билет и с новеньким чемоданом в руке прохаживался по сухумской пристани. Запах моря смешивался с сухим, тонким ароматом кипарисов. Басисто пропел гудок, и Темыр двинулся к пароходу вместе с праздничной толпой, заполнявшей пристань. Пассажиры вереницей подымались по трапу на палубу; когда подошла очередь Темыра, он с радостью, словно подарок, показал свой билет и зашагал по свежевымытым доскам палубы.
На пароходе суета. Каждый из отъезжающих стремился поскорей занять свое место. Темыр впервые попал на пароход, да еще такой большой! После безуспешных розысков своей каюты он поставил чемодан у ног.
Внизу, за кормой, маслянисто поблескивали легкие вершинки морской зыби. Второй гудок, и пароход, прислушавшись к своему крику, заметно дрогнул и отчалил от пристани, затем, спустя несколько минут, лег на курс, рассекая чуть сморщенную, блистающую морскую гладь.
Что это?… Темыр уходил от своей прошлой жизни! Все его мучения остались там, за пальмами, на берегу. Он долгим взглядом обвел горы вокруг Сухуми, и ему на минуту показалось, что все окутано чем-то тонким и теплым, принадлежащим Зине. Он хотел оторвать глаза от зеленого берега, и не мог, и с болью припоминал свою деревню, свой маленький, опустевший домишко с потертым ковриком на стене, разросшиеся деревья, тихие окрестности, покрытые мелколесьем, и даже дикие деревца, привитые рукою старого Ахмата, - и те припомнил! Он припоминал все, чем жил.
«Кто знает, увидимся ли мы когда-нибудь?» - подумал он.
Темыр опустил голову, стараясь заглушить воспоминания, а затем стал, не отрываясь, смотреть на блеск широкого моря и до тех пор не отводил глаз, пока Сухуми не скрылся из виду.
Теперь исчезнет полоска родного берега, растает последняя черточка тверди - и Зины словно нет во всем мире.
Но вот уже другие берега: Афон, Гудаута, - а сердце куда-то рвалось.
- Прощай, Зина, прощай навсегда, - проговорил он.
Какая-то золотистая черта еще маячила между небом и морем, - это, может быть, тень берегов, только отблеск Сухуми. Темыр долго стоял, глядел в ту сторону, и все ему казалось, что доносится сухой запах буковых зарослей… Но нет, - то глубокий, солоноватый, свежий запах моря; сияет белая корма, а за кормой кувыркаются блестящие, как черное стекло, резвые дельфины.
