Пастернак обессмертил Ирину в «Докторе Живаго» в образе дочери Лары, Катеньки. Взрослея, Ирина все больше сближалась с Борисом. Он любил ее как дочь, которой у него никогда не было, и был для нее в большей степени отцом, чем любой другой мужчина в ее жизни. Ирина поднялась из-за стола, за которым мы сидели, и сняла с полки своей обширной библиотеки одну из книг. Это оказался перевод гетевского «Фауста», который подарил ей Борис, и на титульной странице книги было посвящение, написанное размашистым, витиеватым почерком Пастернака, черными чернилами, «журавлями во всю страницу»,[22] как однажды назвала его почерк Ольга. Борис писал по-русски семнадцатилетней тогда Ирине: «Ирочка, это твой экземпляр. Я верю в тебя и уверен в твоем будущем. Будь смела душой и мыслью, мечтой и волей. Доверяй природе, духу судьбы, крупным событиям, а из людей только немногим, тысячу раз проверенным, достойным твоей веры».
Ирина с гордостью прочла мне вслух заключительную надпись. Борис написал: «Почти отечески твой Б. Л. 3 ноября 1955. Переделкино». Любовно погладив страницу, она печально проговорила: «Жаль, что эти чернила когда-нибудь выцветут».
Время словно остановилось. Мы обе глядели на эту страницу, размышляя, возможно, о том, что все драгоценное в жизни в конечном итоге не вечно. Ирина закрыла книгу, расправила плечи и сказала: «Вы не можете себе представить, как знакомство с Борисом Пастернаком изменило нашу жизнь. Я ходила на его поэтические выступления, и все мне завидовали – и друзья в школе, и мой преподаватель английского, и учителя. «Ты знакома с Борисом Леонидовичем? – благоговейно спрашивали они меня. – А можешь достать его последнее стихотворение?» Я спрашивала его машинистку, нельзя ли нам хоть строчечку из его стихов, и иногда он вручал мне «для раздачи» какое-нибудь стихотворение. Это обеспечивало мне невероятное внимание и уважение в школе, и частица его славы в некоторой мере доставалась и мне».
Преклонение русских читателей перед Пастернаком, которое живо и по сей день, вызвано не только вечной силой его произведений, но и тем, что он ни разу не поколебался в своей верности России. Он любил родину великой любовью; в конечном итоге она оказалась сильнее всего прочего. Он отказался от Нобелевской премии по литературе, когда советские власти пригрозили, что, если он выедет из страны, вернуться ему не позволят. И он так и не стал эмигрантом, отказавшись после революции 1917 года последовать за своими родителями сначала в Германию, а потом в Англию.
