Дэвид не был психопатом, не был сумасшедшим; его психика пребывала, что называется, «в пограничном состоянии», была «неустойчивой» – так характеризуют всех непредсказуемых аутсайдеров. А еще Дэвид был легко ранимым – ничего не стоило выбить его из колеи, заставить сойти с пути.
В тот вечер, когда Дэвид угрожал Джо, меня дома не было; я пошла к Лоис Акерман на собрание нашего женского книжного клуба. Мы собирались много лет и в этом месяце читали «Золотую чашу» [11]. Джо с Дэвидом остались в доме одни. В Нью-Йорке стояли морозы. Дэвид, которому тогда было двадцать пять или около того, временно жил у нас, потому что его квартиру затопило и идти ему было некуда.
Я могла бы назвать его одаренным мальчиком, но это едва ли охарактеризовало бы всю глубину его интеллекта. К любой задаче, большой или маленькой, он подходил со всей серьезностью. Когда он родился, Джо очень обрадовался, что наконец стал папой мальчика; мальчик, по его мнению, стал бы его спасением, вернул бы ему то потерянное, чего он лишился, когда его собственный отец упал замертво много лет назад и тем самым изменил будущее.
Джо часто уделял внимание Дэвиду, чего я не замечала по отношению к девочкам. Он брал его на рыбалку и играл с ним в бильярд. Они ходили в походы на гору Кардиган в Нью-Гемпшире в тяжелых горных ботинках и с рюкзаками, которые я набивала их любимой едой. Все это происходило в мужской компании; обычно с ними были другие писатели. Джо редко оставался с Дэвидом наедине; о чем им было говорить часами? В детстве Дэвид был почемучкой, вопросы сыпались из него беспрерывно, как будто он зачитывал содержание детской энциклопедии: есть ли у насекомых веки? Почему нельзя самому себя защекотать? Почему людей так интересует запах их собственных газов? Джо быстро уставал от расспросов и, вернувшись с очередной прогулки, вручал мне Дэвида и исчезал на несколько часов.
Я же заходила к Дэвиду в комнату и садилась на край его кровати, глядя, как он снимает грязные ботинки. «Хорошо погуляли?» – спрашивала я и гладила его по голове. Я знала, что однажды уже не смогу его погладить; однажды он при этом поморщится, будто моя рука обожгла его. Поэтому гладить надо сейчас, пока он еще маленький. Он терпел мои прикосновения, но никогда не радовался им по-настоящему, как девочки. Наверное, потому что он мальчик, решила я. Мужчины не любят телячьи нежности. Дэвид просто сидел и терпеливо ждал, пока я его поглажу.
