— Бедные мы, бедные! — кивнул Рамеш. — От рыданий его бывших подружек Ганг выйдет из берегов. Все мосты посносит. А я ведь ещё не научился возводить новые. Опомнись!
Файяз лишь бросил в ответ, что сегодня опять занят. И после занятий ушёл домой.
— У меня денег нет. Кто за нас в ресторане заплатит? — с досадой глядя ему вслед, сказал Рамеш. — Пойдём, что ли, и мы домой.
Друзья терялись в догадках — что с Файязом? Он не посещает рестораны. Не спешит на очередное свиданье. Не затевает новых развлечений. Не балагурит и не ищет новых приключений. Уж не болен ли он?
— Да ну его! — решили они, наконец. — Есть дела поинтереснее, чем беседы с сумасшедшими. — И его бывшие друзья даже перестали к нему подходить. Но он этого даже не заметил.
А произошла эта метаморфоза с Файязом после одного разговора с их гостем.
Поначалу он, глядя на Юрия, лишь искренне недоумевал: «В чём смысл такой жизни? Зачем ему всё это — молитвы, дацан, отсутствие радостей жизни? Ведь он молод, красив, прекрасно воспитан. Хоть в кино снимайся или иную успешную карьеру делай. Такого благородного красавчика везде заполучить рады — хоть в офисе, хоть в торговом центре. И с хорошим окладом. Будет на что прикупить нормальную одежду и снять квартиру, а не скитаться по миру».
Файяз, конечно, знал не понаслышке про аскетов и святых дервишей. Видел их на улице — кто годами стоял на одной ноге, кто кружился, как волчок, кто, сняв с себя последнюю одежду, куда-то бежали, сломя голову, наверное — к морю, иные часами проповедовали или показывали чудеса йоговских техник.
Индия без них была бы всё равно, что мать без дитя. Их называли их садху, то есть — добрый человек, бродячий йогин. Считалось, что они отказались от трёх вещей, ради которых живёт весь остальной мир: камы — чувственных наслаждений, артхи — материальных стремлений и дхармы — долга. А самым желанным для них считается достичь мокши, то есть — освобождения.
От чего им освобождаться — непонятно, ведь у них, как они заявляют, уже и так ничего нет, кроме миски для подаяний. А на взгляд Файяза, все они — переодетые мошенники, зарабатывающие себе на обед и чарку уррака или, если повезёт, то крепкого фени. Или даже какие-нибудь наркотические травки. В детстве, после школы, купив себе на улице запрещённых мамой сладостей, Файяз любил наблюдать за бесконечными танцами дервишей или чудесами гибкости йогов — этих он ещё уважал. А вот тех, кто сидел, укутавшись в отрепья, требуя подаяния, как святой человек — садху, он поголовно считал шарлатанами. Однажды маленький Файяз решил подшутить над одним таким, подкатившем глаза в неком трансе, и бросил ему в миску не монету, а камушек. И — о, чудо, тот мгновенно обрёл ясное сознание и схватил его за руку. Что вообще-то, недопустимо. Низшие касты, да ещё бродяжки, не имеют права касаться высших, даже если это дети. Ведь семья Файяза относилась к уважаемой касте марвари — купцов. А этот побирушка, в лучшем случае, всего лишь нищенствующий монах, относящийся к касте байраги, факир или госаин. Иди даже мусорщик — чандал. Да как он посмел к нему прикоснуться!
