Иван Федорович усмехнулся.
— Рано торжествуешь. Я еще не кончил.
— Говорите. Послушаем. Любопытная историйка.
— Скорее подлая. Так слушай. Когда ты сказал нам тогда в заимке, что заблудился, я тебе поверил. Кстати, это естественно. Но потом, утром, все же решил кое-что проверить. Поискал и нашел.
— Нашли?
— Нашел подтверждение своей версии. Ты колесил вокруг заимки в радиусе примерно ста пятидесяти метров. Нарочно ходил вокруг, чтобы время убить.
— Очень интересно. — Пшеничный запрыгал на Одной ноге.
— Паясничаешь?
— Просто холодно.
— Ты тогда мерз. В ту ночь. Но чтобы согреться, развел костер. А Смирнов замерзал.
— Сказки. Выдумщик вы, Иван Федорович.
— Ох и хитер ты, Пшеничный! Костер замаскировал, снегом засыпал. Но угли остались. Все-таки ночь была темноватой, тут ты, пожалуй, прав. Что теперь скажешь?
— А то же самое…
Пшеничный совсем успокоился. Доказательств-то у учителя никаких. Пойди докажи! Попробуй. Пустая затея. Пшеничный осмелел.
— Зря затеяли, Иван Федорович, ничегошеньки у вас не выйдет. Бездоказательная болтовня. Ни один прокурор не возьмется за это дело. Так что на сей раз не получилось у вас. Что ж, благодарю за содержательную беседу. Любопытный вы человек, Иван Федорович. Нам внушали одно, а сами оказались ого-го какой штучкой.
— Вот что я тебе скажу, Пшеничный. Слушай внимательно. Ты прав, доказательствами я не располагаю.
— Еще бы! Иначе давно бы меня упекли!
— Нет. Я хочу, чтобы ты сам, понимаешь, сам обо всем рассказал ребятам. Сам!
— Нашли дурачка!
— Советую подумать.
— Донесете?
— Знаешь, видимо, не напрасно тебя называют Ползучим!
Шуро́к был зачислен в нашу бригаду. Не обошлось без вмешательства ребят. Когда Джоев спросил Шурка́, куда его зачислить и что он собирается делать, Шуро́к равнодушно взглянул в окно.
— Зачисляйте, куда хотите. Мне безразлично.
— Вах! — вскипел Джоев. — Почему тебе все равно? Такой крепкий, такой красавец, понимаешь, и такой безразличный. Нельзя быть таким. Нет!
— Отдайте его нам, товарищ директор, — сказал Алик.
— Забирай парня, дарагой, забирай, пожалуйста. Не могу я с ним беседовать. Слишком разные мы люди. Он — равнодушный, я — нэт. Нэт!
Шуро́к остался у нас. Работал он вместе со всеми, не отставал. Но Афанасий бурчал недовольно:
— Не пойму я новичка. Работает неплохо, дело понимает, только сонный какой-то, вроде спит, на ходу.
— Так уж и спит, дядя Афанасий, — заступался Левка.
Афанасий морщил лоб, досадливо крякал:
— Чудной какой-то. Да и тоскливый, однако. На перекуре отойдет в сторонку и глядит, глядит за речку, на супротивный берег. А чего там такого узрит? Ровнота одна, аж до самого горизонта. Смотреть нечего, а он глядит.
