— Петь, я так и сделаю… Вот только нога плохо меня слушается…
— Потому что сама никого не слушаешься…
— Я должна всю оставшуюся жизнь теперь в этой палате пролежать? Уколов что ль мало? Ты посмотри — у меня на шее дыра до сих пор не зажила.
— А тут что? Бабка умерла… Ты еле-еле в квартиру попала.
— Я… я хочу… Дома и стены помогают. Петь, я же не…
— Нога пройдет, не бойся, в этом даже шарм есть… некий…
Молодые люди, казалось, совсем забыли о Потапенко, и о рассыпавшемся трупе бабушки.
— Бабушка ваша пролежала тут три года. Эксперт сказал.
— Зачем вы мне это говорите?
— Ну вы-то молчите.
— Я ничего не знаю, и ничего не могу сказать. Машина была красная, обычная, наша.
— У вас были знакомые с красной машиной?
— Нет.
Потапенко поднялся. Я тоже встала с кресла. Петр дал мне палку. Где он ее раздобыл, не знаю, но палка была отличная, чуть подморенное дерево, немного тронутое резцом, и бронзовая ручка.
— Ладно, что я могу сказать — как во всех фильмах говорят полицейские — вот вам моя карточка, что вспомните, звоните. Тело можно будет скоро забрать для похорон.
— А я пойду сбегаю в магазин. Что за дела…
— А дома ничего не пропало? — Потапенко вдруг вспомнил традиционный вопрос. — Хотя, зачем я вас спрашиваю.
Петр хлопнул дверью. Потапенко ушел последним. Я осталась одна. Как долго я мечтала об этом моменте. Подошла к телефону. Значит, никто… три года… никто ко мне не приходил… Итого: что я имею на сегодняшний день? А надо ли звонить? И так все ясно. Нужно ли? Что выяснять? Сказать, что так не любят? Погоди, погоди, ты же ничего не выяснила, а набрасываешься на парня. Надо позвонить. И что? Не мог он жениться. Мы столько вместе были.
Я подняла трубку. Наверное, все же знать лучше. Чем стоять вот так просто, с затаенной обидой.
Два последних дня я повторяла его номер про себя в больнице. Гудки гулко прозвучали прямо, казалось, у меня за ребрами. Сердце стучало, резонируя в висках. Ответил женский голос.
— Алле.
— Дмитрия можно?
— А кто его спрашивает?
Мгновенное желание бросить трубку дернуло руку вниз, к аппарату. Да, но рука меня не послушалась. Пальцы продолжали судорожно сжимать черную пластмассу, которая стала источником моего приговора.
— Сондра Волкова, — произнесла я. Вернее пошевелила губами.
— Кто? — интонации вопроса показались мне знакомыми.
— Волкова, — что есть силы крикнула я в трубку. — Настя, ведь это ты?
— Я, — ответила моя ближайшая подруга.
